Танго втроём. Неудобная любовь

Заострившись и напоминая хрящеватый клюв хищной птицы, нос Крамского высоко выступал над его белыми скулами и сложенными в тонкую прямую линию обескровленными нитками губ. Серые ввалившиеся ямы щек разрезали лицо надвое, подчёркивая уродливую линию нависающего угловатого подбородка. При жизни необыкновенно яркий и эффектный, после смерти Михаил выглядел поистине чудовищно. Чужой, незнакомый, он казался намного старше своих пятидесяти, и, глядя в прикрытые тонким, полупрозрачным пергаментом век глаза мужа, Наталья не могла отогнать от себя мысли, что на алой атласной подушке гроба лежит кто-то другой.

Крамская глядела на беспрестанно хлюпающую покрасневшим от слёз носом Марью, и неприязненно морщилась. Кривя лицо, словно от зубной боли, она бросила на племянницу короткий косой взгляд. Слёзы этой худенькой девочки, изо всех сил вцепившейся в локоть Кирилла, Наталью растрогать не могли. Напротив, наблюдая за её судорожными всхлипываниями, она чувствовала, как капля за каплей её душа постепенно переполняется злостью и ожесточением.

Вглядываясь в осунувшееся личико в обрамлении дорогого чёрного гипюра, Наталья испытывала желание подойти к племяннице и, надавав пощёчин, заставить её молчать. Что могла знать эта молоденькая глупенькая кукла о том, что на самом деле означала смерть Михаила для неё, Наташи, бывшей жены бывшего первого заместителя? Ничего, ровным счётом ничего. Наталья была уверена: оплакивая богатого и влиятельного дядьку, племянница могла думать только о себе, а не о нём, и уж тем более не о тётке, как, впрочем, и все собравшиеся сегодня в этом зале.

Скорбно сдвинув брови, знакомые и незнакомые мужчины в чёрных костюмах выражали искреннее сочувствие и скупо роняли прочувствованные, патетически-бессмысленные слова о невосполнимой утрате. Но она прекрасно видела, как, наскоро исполнив обязательный обряд соболезнования вдове, они с болью в глазах и радостным вздохом облегчения на устах уступали место вновь пришедшим и, торопливо отойдя в сторону, старались больше не встречаться с ней глазами.

— Михаил Викторович был верным сыном своей Родины, одним из лучших в рядах нашей коммунистической партии. Не щадя сил и времени, отдавая всю свою жизнь борьбе за счастье советского народа…

Глядя в чёрную дыру рта пожилого партийного работника, Наталья вдруг подумала о том, что ходящие со стороны на сторону челюсти с белоснежными искусственными зубами слово за словом, планомерно и неумолимо отгрызают от её собственной жизни куски прошлого и будущего, не оставляя ей, кроме настоящего, ничего. Как глупо и эгоистично было со стороны Михаила умереть и бросить её одну, в этом ужасном, ненадёжном мире, где теперь она никому не нужна и никто не нужен ей…

— Смерть Михаила Викторовича — тяжёлая, невосполнимая утрата не только для каждого из нас, но и для всей партии в целом, и мы глубоко скорбим и оплакиваем надёжного товарища и верного соратника…

— Наташа! — Встав у Крамской за спиной, Берестов низко опустил голову и зашептал почти беззвучно, одними губами: — После того, как всё окончится, не спеши уходить, нужно поговорить.

— О чём? — Предчувствуя очередную неприятность, не отрывая глаз от алого атласа наградных подушечек, Наташа с силой сдавила стебли гвоздик и отчётливо услышала сухие щелчки под своими пальцами.

— Потом, — уронив слово в подмороженные шапки цветов, Берестов сделал полшага назад.

— У Михаила Викторовича было слабое сердце, но, не жалея себя, он щедро отдавал людям тепло своей души, потому что знал, зачем жил и для чего жил…

Красивые фразы медленно перетекали из пустого в порожнее, и, потеряв счёт времени, Крамская устало смотрела на вытертые дощечки старого паркета под сапогами. Одетая в длинную искусственную шубу — дань капризной моде, — Наталья держалась на ногах из последних сил, ощущая, как по спине стекают крупные капли пота. Не пропуская воздуха, шуба служила паровой баней в миниатюре и, даже расстёгнутая донизу, обжигала лопатки и заставляла работать сердце в учащённом ритме.

Меховая шапка плотно сидела на светлых посечённых завитках перманентной прически, и, нагревшись от жары и пота, кожа головы нестерпимо зудела. Наверное, в зале можно было обойтись без шапки, но, не подумав об этом сразу, Наталья упустила нужный момент, и теперь, представив слипшиеся от жары и влаги перепутанные лохмы кудряшек, сожалела о своём промахе, но шапки снять уже не могла.

В жарко натопленном зале горкома было до того душно, что на лицах присутствующих выступала липкая испарина, а нейлон модных рубашек прилипал к влажным спинам мягкой стеклянной обёрткой. Ощущая себя тающими на жаре карамельками, завёрнутыми в шуршащие фантики, мужчины промокали лбы носовыми платками и, отдуваясь, терпеливо ожидали конца наскучившей процедуры.