Таня, домой!

Маленькая Света росла счастливым ребенком – в ладах с собой, миром и окружающими. Пока вдруг не оказалось, что она – толстая. Это понимание на нее снизошло классе в третьем. Или, может быть, в пятом. Точней, не снизошло, а навалилось: «Жирная», – орали мальчишки-одноклассники, а девочки одобрительно хихикали. Света недоумевала – да почему? Что не так? Смотрела в зеркало, и ей казалось, что она обычная, такая же, как все. Ну да, от красавиц в телевизоре отличается, у них нет ямочек на боках, а у Светы есть. Так и что теперь, она от этого хуже других?

Оказалось, что хуже. К шестому классу Света превратилась в изгоя. В девочку для битья. Нет, пара подруг у нее все же была: с кем-то вместе ходили в художественную школу, с кем-то подружилась, потому что обоих обижали сверстники. Была еще девочка, с которой дружили с самого детства. Но чем старше они становились, тем больше старая подружка воротила нос: она-то была всеобщей любимицей, самой популярной девчонкой в классе, а тут какая-то неудачница.

Хуже всего было со взрослыми. Мама Свете про ее толстость никогда не говорила. Папа и бабушка – тоже. Но однажды к ним в гости явилась тетя Клава, родная сестра бабушки. Она была женщиной шумной, говорливой, считала себя душой компании и, кажется, центром Вселенной.

«Оль, ты чего дочь к врачу не сводишь?» – громогласно вопросила она, сидя в кресле. Муж Клавы опасливо на нее покосился: вопрос был явно бесцеременный, но окоротить супругу он боялся.

Мама Светы недоуменно посмотрела на тетку. «Зачем?» – спросила осторожно. «Ну ты посмотри на нее! Она же толстая! Это ненормально, к эндокринологу ее веди, вдруг потом поздно будет!» – каждое слово тетушки впивалось в мозг Светы ржавым гвоздем. Мама растерянно улыбнулась: «Да ну, прекрати, какой эндокринолог». Но тетушка настаивала: она ведь медик, фельдшер скорой помощи, ей виднее. Света жалобно смотрела на маму: ждала, что та поставит крикливую тетку на место, ведь слушать ее было невыносимо, обидно и даже страшно, глаза наливались слезами, в горле распухал колючий жаркий комок.

«Клава, ну что ты говоришь такое, она же ребенок, перерастет», – муж Клавы сделал робкую попытку вступиться за Свету.

«Да какой перерастет! – крик Клавы срывался в ультразвук. – Не понимаешь ничего, так сиди и молчи. Посмотри на нее!» Клава победно ткнула пальцем в сторону Светы.

Мама махнула на Клаву рукой, как-то неловко переменила тему. Потом, много лет спустя, Света понимала – спорить с тетушкой было невозможно. Перекричать ее не смог бы никто, только лишний раз ссору разводить. Но тогда было не просто обидно – Свете казалось, что ее бросили на растерзание хабалистой бабе, что она и на самом деле такая – ненужная, толстая, некрасивая.

Школьная жизнь Светы превращалась в череду унижений. Отвечать на обидные обзывательства, тычки и пакости она так и не научилась. Проглатывала очередную сказанную гадость, оттирала куртку, которую раз за разом изрисовывали одноклассники, шла домой – читать. В книжках было единственное спасение от одиночества: можно было фантазировать о чем угодно, хоть о принцах, хоть о мести обидчикам.

Все начало меняться только в восьмом классе. Внезапно обнаружилось, что хороших оценок хочется всем, а у Светы всегда можно списать. К тому же начала меняться и сама Света: росла, вытягивалась, лишние кило будто и правда уходили в рост, как предрекал муж тети Клавы. Да еще и на спорт начала ходить, стала вроде как суровей и крепче. Мальчишки теперь рядом с ней казались коротышками, задирать ее стали реже.

Все окончательно изменилось, когда мамина дальняя родственница – такая же громкая и бесцеремонная, как тетушка Клава – спросила, сколько Света сейчас весит. Света пожала плечами: «Килограмм 60, наверно». «Кошмар! – радостно завопила родственница – Я столько после вторых родов весила!» «Зато сейчас вас проще перепрыгнуть, чем обойти. А вы ведь меня ниже сантиметров на 20», – внезапно сказала Света. Родственница поперхнулась, зажевав остаток фразы – от обычно тихой и безропотной Светы грубости никто не ожидал. Мама нервно хихикнула, но одергивать дочку не стала – и в самом деле, сколько можно безответного человека шпынять ни за что ни про что.

А потом Света выросла. Толстой она уже не была – пережитые детские унижения воспитали в ней недюжинную силу воли, так что теперь она держала себя в ежовых рукавицах, не позволяя себя поправиться ни на грамм. Детские обиды вроде как забылись, нажитые еще в школе комплексы постепенно ушли. Ни шеймить, ни буллить ее уже никто не пытался, наоборот, высокой симпатичной девушке старались понравиться. Да и на язык она стала больно остра, мгновенно ощетиниваясь язвительными колкостями в ответ на попытки ее поддеть.