Танки повернули на запад

Вместе с Помазневым приехал офицер в полушубке и фуражке. Темная, шелушащаяся кожа обтянула острые скулы.

- Командир партизанского соединения подполковник Тканко, - он устало приложил плохо гнущуюся ладонь к фуражке с выцветшим верхом.

Поздоровались, приглядываясь друг к другу. Тканко подумал с минуту и снял фуражку.

- Чтобы не было сомнений.

Отогнул кожаный отворот околыша и достал кусок батистовой ленты.

- Вместо удостоверения личности. Всегда говорят:

"Предъявите ваши бумаги". А у нас: "Предъявите ваши тряпки".

"Тряпка" подтверждала - подполковник Тканко действительно командир партизанского соединения. Об одном лишь он умолчал - о присвоенном ему звании Героя Советского Союза.

Мы наскоро пообедали. Мне надо было ехать в войска. Тканко сел на заднее сиденье и, прежде чем Кучин дал газ, уснул. Машина мчалась, подскакивала в воронках, буксовала в грязи, а смертельно уставший Тканко, то привалившись к спинке или дверце, то упав на бережно придерживавшего его Балыкова, спал. После нескольких часов такого сна, уже вечером, на стоянке, он скупо рассказал об отряде"

Его, а также комиссара соединения майора Стендера, начальника штаба капитана Коноплянникова - всего двенадцать человек - 15 марта забросили во вражеский тыл. С первого дня к группе стали присоединяться крестьяне, бежавшие из лагерей пленные. И с первого же дня - засады, облавы. Румынская жандармерия прочесывала леса. Партизаны маневрировали, прятались, запутывали следы. Иногда бои тянулись по двое - трое суток. За это время удавалось распропагандировать кое-кого из облавы, зато ярость остальных возрастала.

Несмотря ни на что, группа Тканко создала крепкую базу, установила агентурную связь с селами, начала действовать на коммуникациях. Тогда гитлеровцы бросили против партизан 5-й. кубанский казачий полк армии Власова. Это был самый серьезный враг, и бои с ним были самыми кровопролитными.

- В атаку скачут - по-русски кричат. Так небось в пятом году на Пресне. По-русски, - повторил Тканко. - А у нас и молдаване, и румыны, и украинцы. Сложная штука... Лютее власовцев зверья не видал...

Я пересказал Тканко все, что слышал о его отряде от пленных, поделился своими соображениями о действиях партизан, помогавших нам при форсировании Днестра и взятии Черновиц.

Тканко оживился:

- Спасибо на добром слове. Ребятам своим передам. В тылу у противника ведь так: бьешься, а не ведаешь, чувствуют свои от тебя пользу или нет...

- Какие у вас теперь планы? - спросил я.

- Те же, что и у всей армии - гитлеровцев бить. Передохнем несколько деньков, наедимся, наспимся, накуримся - и айда. Тут в Прикарпатье орешек из крепких. В нашем тылу большие силы противника остались. Надо полагать, гитлеровское командование постарается их выручить.

Он из-за пазухи достал мятую карту, расправил ее на коленях. Севернее Каменец-Подольского красовалось боль-аре синее яйцо, в котором стояли номера немецких дивизий. Я достал свою карту с таким же почти яйцом, и мы стали сверять номера соединений противника.

Подполковник Тканко опытом и чутьем не первый день воевавшего командира чувствовал сложность обстановки, понимал смысл начавшейся переброски наших частей.

4

С предрассветного июньского часа 1941 года наша армия проходила жестокую школу войны. Каждая операция - урок, испытание, и почти всегда нечто новое, заставлявшее задумываться солдат, ломать голову командиров и политработников. В прикарпатских боях я и многие мри товарищи впервые до конца поняли весь смысл и всю гуманность нашей работы по разложению войск противника. И впервые, говоря по-честному, осознали серьезные промахи, которые мы здесь допускали.

Действенность пропаганды, обращенной к вражеским частям, определялась обычно силой наших ударов по ним. Чем крепче бьем, тем убедительнее доводы листовок и радиопередач. Как правило, неприятельские солдаты бросали на землю винтовки и поднимали вверх руки, лишь видя безысходность своей участи.

А тут, в лесистых предгорьях Карпат, все сложилось иначе.

Полковнику Соболеву радируют из штаба корпуса:

"Направляем к вам командира венгерского батальона подполковника Лошонци Сабо".

Менее чем через час из бронетранспортера выскакивает старший лейтенант Подгорбунский и вежливо помогает сойти офицеру в венгерской форме. Разговаривают они жестами, мимикой, но явно дружелюбно. И это Подгорбунский, которому Соболев не уставал каждый раз напоминать, чтобы пленный был доставлен живым И в состоянии, позволяющем получить от него нужные сведения. Венгр привычно поправляет ремни, оттянутые тяжелой кобурой, независимо берет под козырек.

- Товарищ полковник,- шепчет Соболеву Подгорбунский, - его надо по-христиански встретить.

Разведчику не полагается выказывать удивления, да Соболев вообще по природе своей не склонен удивляться. Он кивает ординарцу, и на столе, только что заваленном схемами, таблицами, картами, появляются скатерть, нарезанный хлеб, банки с консервированной колбасой, фляга с водкой.