Танки в котле. Немецкий танкист о прорыве из Хальбского кольца. 1945

Впереди нас эсэсовцы ударами прикладов пробивали себе путь, стремясь как можно скорее добраться до берега реки. Раздались выстрелы, и через минуту нам пришлось перешагивать через тела двух курсантов-артиллеристов, которые явно попытались урезонить эсэсовцев. Лежали на земле и другие тела, на которые никто не обращал внимания: раненые солдаты и умершие штатские, а также те, которым некому было облегчить их последние муки. Потерявшиеся дети бродили среди тысяч взрослых, с плачем разыскивая своих родственников. Штатские из моей колонны разобрали около полудюжины таких детей; и мы все держались вместе, медленно продвигаясь вперед к мосту.

На ближних подступах к мосту стояли солдаты, охранявшие сам мост и старавшиеся вымогать ценности у тех людей, которые хотели бы проскользнуть в обход всей толпы беженцев. За золотые часы, хороший фотоаппарат или кольцо с бриллиантом вы могли пройти к мосту без всякого ожидания своей очереди. Поначалу толпа проклинала этих солдат, но звуки снарядных разрывов за нашими спинами и стоны раненных их осколками сделали свое дело и убедили многих пойти на подкуп. Толпа заволновалась, многие падали и оказывались затоптанными. Откуда ни возьмись, в толпу врезалась обезумевшая лошадь, которая лягала и кусала всех, кто оказывался у нее на пути, пока ее наконец не пристрелили. Когда советские самолеты пролетели низко над нашими головами, не открывая огонь, но достаточно низко, чтобы мы смогли ощутить вонь из выхлопов их моторов, в толпе началась паника, и люди принялись штурмовать мост.

В этой обезумевшей толпе многие были задавлены и затоптаны насмерть, и неизбежным образом больше всех страдали самые хрупкие и самые слабые. Берег реки представлял собой отвесные глиняные откосы, с которых многие штатские были столкнуты в воду и нашли там свою смерть. Во всем этом хаосе остатки нашей группы наконец выбрались на мост и начали пробираться по его деревянному настилу цепочкой по одному человеку. В 20 метрах под нами бурлила темная вода, и нам с особой осторожностью приходилось протискиваться по поврежденному центральному пролету моста.

Ступив на другой берег реки, я испытал странное чувство.

На протяжении всего того, что нам пришлось увидеть и сделать в ходе прорыва из котла, мысль об американском береге Эльбы не покидала наше сознание. Теперь же, когда мы ступили на траву этого берега, не увидев на нем ни единого американского солдата, танка или самолета, ощущение этого было лишено реальности, как будто мои ноги онемели. Идя вместе с моим экипажем и остатками нашей группы из пехотинцев и штатских, мы оставили наши пистолеты и другое оружие в куче легкого стрелкового вооружения, в пирамиде металла, уже достигавшей в высоту метров четырех. Все, что теперь у меня осталось, – это фотография в моем кармане и Рыцарский крест Капо на нашейной орденской ленте, сорванный с тела лейтенанта на заглубленном участке дороги. Когда мы повернулись, чтобы двинуться дальше, к нам, пошатываясь, подошел «цепной пес»-фельджандарм.

Человек этот был пьян и, размахивая пистолетом, подозвал нас к себе. Бывшие рядом с нами штатские бросились от него, а он стволом пистолета указал на орден у меня в руке.

– Я возьму его, – заявил он, обдав нас волной перегара.

– Вы не заслужили его, – возразил я.

– Американские парни дадут мне десять баксов за Рыцарский крест, – посмеиваясь, сообщил он. При этом он использовал американское слово баксов, а не долларов, словно уже был одним из них. – Я дам тебе за него два бакса прямо сейчас, так что ты сможешь раздобыть еды и побриться.

Когда я выдал ему кулаком прямой в скулу, он выстрелил в меня.

Вот таким образом закончилась моя война в мае 1945 года, на западном берегу Эльбы, в американском секторе оккупации, без единого американца в поле зрения. После двух лет, проведенных мною в непрерывных сражениях, после Курска и отступления на запад, после прорыва из котла в Хальбе и полей, усеянных мертвыми телами. После всего, чего я стыдился, и всего, чем я гордился, моя война закончилась пьяным «цепным псом», проделавшим своей пулей отверстие в моей лопатке. Лежа на западном берегу Эльбы и видя мелькающие сапоги моих боевых товарищей, забивающих насмерть «цепного пса», я мог только закрыть глаза, устремленные в небо, и принять тот факт, что все, сотворенное нами, теперь уже закончилось.

Ребята моего экипажа доставили меня в центр Красного Креста в американской зоне оккупации: импровизированный госпиталь, расположившийся в брошенной школе в предместье Ганновера. Моя рана была довольно обширной, к ней добавились осколочные ранения спины, так что выздоровление шло медленно. Я проводил дни на первом этаже школьного здания, слушая американские радиопостановки и играя в карты. Медсестрами были добровольцы Красного Креста и монахини из самых разных стран, и никто не мог бы лучше выхаживать нас, чем это делали они.