Танкист Мордора

Сзади уже двигались гвардейцы Мордора, и он поспешил отступить в темноту. Вокруг ворочалась молчаливая толпа, и Попов на какое-то время почувствовал себя маленьким мальчиком, который потерялся и не знает, куда идти и что делать. Было такое в далеком детсадовском прошлом, когда пошел с бабушкой на первомайскую демонстрацию. Бабуля занимала «активную жизненную позицию», как говорили по телевизору, а потому на собрания в ЖЭКе, курсы гражданской обороны, выборы в местные и Верховный Советы депутатов трудящихся, а также на все демонстрации ходила в обязательном порядке. Матери же Серегиной все эти мероприятия «блока коммунистов и беспартийных» были, как она сама выражалась, «по барабану». «В магазинах шаром покати, а они шествия устраивают. Пусть те празднуют, у кого есть чем праздновать». Бабушка пыталась бить этот аргумент тезисом о «временных трудностях», а также воспоминаниями о том, как голодали во время войны. Но мать резонно возражала, что сейчас, слава богу, не война, трудности временные подозрительно похожи на постоянные, и вообще, «если бы всяким черножопым меньше помогали, то и у самих хоть что-нибудь бы было». От такого полного непонимания принципа «пролетарского интернационализма» бабушка обычно теряла желание продолжать агитацию и уходила, но обязательно забирала с собой Сереженьку, бормоча под нос: «Тебя как следует не воспитала, так хоть внук нормальным вырастет».

Вот и шли: воздушный шарик и красный флажок в одной руке, «мороженка» — в другой, красотища. Народу, правда, вокруг полно, и далеко не все трезвые, но бабушка-то рядом. Так хорошо все было, да бабушка вдруг покачнулась и начала заваливаться на близлежащий заборчик, прижав руку к груди и хватая ртом воздух. Так и села прямо на газон, неловко подвернув ногу в коричневом нитяном чулке, аккуратно заштопанном на пятке. Серега беспомощно стоял рядом, хныча и дергая бабушку за рукав. Народ равнодушно обтекал их, матерился, натыкаясь на Серегу, или смеялся: «Ну, дает бабуля! Правильно, кто празднику рад, тот с утра пьяный». И лишь минут через десять какая-то женщина вдруг вгляделась внимательно в «пьяную» и всплеснула руками: «Батюшки, да у нее же инфаркт, наверное! Что ржете, кобели? Ну-ка, бегите кто-нибудь, „скорую“ вызывайте!».

Потом была белая машина с мигалкой, злой, уставший врач в мятом халате, неподвижная бабушка на носилках, суетящиеся добровольные помощники и просто зеваки. До Сереги никому не было дела. Шарик в этой суматохе он упустил, мороженое растаяло и стекло между пальцев на газон. Двери «неотложки» захлопнулись, машина рванула с места и исчезла за поворотом. Кучка зевак рассыпалась, втягиваясь в водовороты толпы, и мимо него вновь потекла бесконечная людская река, страшная в своем однообразии и равнодушии. Ужас одиночества среди огромной толпы людей Серега запомнил на всю жизнь, и вот сейчас знакомое ощущение толкнуло в грудь. Одинокий человек в толпе орков — не людей и нелюдей. Чужих. Хотя вот если взять Гудрона, то какой же он чужой? Он похлеще свой, чем многие из людей, однозначно. Или вот…

— Господин! — Огромный торс орка закрыл часть звездного неба. Ну точно как тогда на демонстрации — мощная фигура милиционера, закрывшая солнце: «Мальчик! Ты потерялся?»

— Долго жить будешь, Гудрон-батыр. Только о тебе подумал.

— Я искал вас, господин. В такой толпе телохранитель нужнее всего. Затопчут, уруки косолапые, и разбирайся потом — по неосторожности или по злому умыслу.

— Бхургуш у вас большой специалист по добыванию истины, — хмыкнул Попов.

— Не поминайте вы эту тварь косоглазую всуе, — скривился Гудрон, — дался он вам.

— А ты за что его так не любишь? — поинтересовался Серега. Из толпы благодаря орку они уже выбрались. На месте дымящейся могилы вырос пологий песчаный холмик. Снаги сворачивали палатки и шатры, грузили телеги. Гвардия Мордора перестраивалась в темноте в походную колонну, и Попов с Гудроном торопились к платформе.

— За что его любить? — буркнул орк. — Он же не женщина.

— Ну, не любить, так уважать хотя бы. Он же с вашими врагами борется. Выполняет грязную работу. Строит, так сказать, новый мир. Как умеет, так и строит.

Гудрон от возмущения запыхтел, как маленький паровоз:

— Он борется?! Это мы боремся! Я, вы, Анарион, Энамир и даже вонючка Зирган. Бьемся в открытую лицом к лицу, с оружием в руках. Теряем товарищей, смыкаем ряды и бьемся дальше. Победа или смерть — вот наш выбор! А мучить безоружных и беспомощных — это удел слабых, трусливых засранцев, — махнул лапой орк.

— Гудрон-батыр, когда ваш, ладно, наш Повелитель, предложил мне стрелять в безоружных связанных пленных, я тоже ему сказал о неэтичности такого поступка. А он предложил их развязать и выдать оружие, после чего оставить со мной наедине.

— Все равно, — упрямо мотнул головой Гудрон, — может быть, я плохо понимаю замыслы Повелителя, может быть. Но меня никто не убедит, что терзать пленных врагов в подвале почетнее, чем убивать их в открытом бою. Или вы не согласны?

— Я-то как раз согласен. Повелитель думает иначе.