В общем, тут же две машины рядом поставили, борта откинули и дали концерт. Ну и мы сами тоже что-то подготовили. Какие-то песенки спели, гармонь у нас имелась. Но я на всю жизнь запомнил номер одного сатирика. Он пел про то, что фашисты такие, сякие. Знаешь, раньше в домах висели такие часы-ходики, с гирями? Так он стал показывать такие часы на сцене и поет при этом:
Повернулся, а там рожа Гитлера, и вот так бросает ее…
А еще в этой делегации приехал писатель Серафимович, который написал повесть «Железный поток». И он попросил: «Ребята, я никогда не был в танке. Даже не представляю, как это…» А ему уже лет восемьдесят было, он нам таким старым показался. Ну, его тут же подняли, посадили в башню, прокатили. И когда он вылезал, кто-то пошутил: «А давайте назовем танк имени Серафимовича!» Он говорит: «Нет, у меня другое предложение. Предлагаю назвать танк именем Николая Островского». В общем, тут же издали приказ по части – двум экипажам особо отличившихся в боях присвоить имена писателей Николая Островского и Серафимовича. Сразу нашли краску и сделали эти надписи.
– А где это вас так растрепало?
– Это не попадания, взрывной волной побило. Рядом авиабомба взорвалась. Но у КВ масса 42 тонны, ему это нипочем. Только если прямое попадание случится, но это очень редко. Помню, в районе Орла форсировали Оку. Саперную переправу навели, переправились и пошли в атаку. И представь, немцы тоже пошли в атаку. Дело под вечер, идут нам навстречу и трассирующими лупят. И тут налетела их авиация. Отбомбились и разбили одну самоходку СУ-85. Прямое попадание…
Там же, на Курской дуге, помню, был случай. Дали приказ взять какой-то населенный пункт. Пехота пошла прямо, а нас направили с флангов обойти. Пошли, и тут налетели их истребители. Не бомбили, но делали заходы. Пикируют, слышу, сыплет мне по броне как горох, а нам все нипочем, идем дальше. А лето, жарища, за танком прямо столб пыли. Обошли это село, у фрицев паника началась, забегали. Вот тут мы кто как смог поработали. И стреляли, и давили, а некоторые даже из танков выскакивали и убивали…
– А вообще, большие потери несли от немецкой авиации? Может, слышали, только один немецкий летчик якобы уничтожил 500 наших танков.
– Я же говорю, танку, особенно тяжелому, страшно только прямое попадание бомбы. А такое случалось крайне редко. Но я лично видел, как погибла вся 17-я бригада. Представь, сорок танков зашли в низину, и там их расколотили… И с орудий, и с воздуха, и как хочешь. Но я почему-то думаю, что больше с воздуха. Хотя, если орудия или танки хорошо укрыты и закопаны, тоже могут. Ведь немцы очень хорошо стреляли. И приборы у них были добрые, лучше наших. Вот у нас на КВ вначале стоял МФД – прибор для стрельбы из пушки. Это такая прямая труба, а танк-то на ходу постоянно мотает, бросает, и в таких условиях командир к нему налобником тянется… И только в 43-м сменили прицелы на шарнирные, вот тут уже поле боя прекрасно видно.
– А в немецких танках довелось посидеть?
– Нет, только в английских. По дороге на Курскую дугу получали «Черчилли», мы же тяжелый полк. Ну что сказать? В нем, конечно, вроде покомфортней. Есть даже система пожаротушения, но он и работает на бензине. А по отзывам тех, кто на нем воевал, очень неудобный. Ходовая какая-то слабая. А был еще «Валлентайн». В нем как-то тесно, но все сделано удобней. У нас ведь ничего нет, даже воду для чая не в чем согреть.
– Мы отвлеклись на том, что вас вывели на переформирование в Тулу.
– Да, ждали там получить ИСы, а из Челябинска пришел целый эшелон КВ. В ноябре погрузились и обратно на фронт поехали. Только везут непонятно куда. В общем, доехал с 261-м уже полком в Ленинград. Чтобы окончательно снять блокаду. Недаром полк назывался «полк прорыва». Наши тяжелые танки должны были, как таран, проломить немецкую оборону, и уже за нами в эту брешь устремляются все остальные. Помню, жили в какой-то школе, спали на полу.