Танковая атака

Убрав эту провокационную штуковину от греха подальше обратно в карман, Глеб опустил крышку люка и аккуратно пристроил на место мешки. До порта назначения оставалось меньше суток хода, уже к вечеру завтрашнего дня «Стелла» должна была бросить якорь и стать под разгрузку. При свете дня Глеб мог выполнить стоящую перед ним задачу с таким же успехом, как и глубокой ночью, вот только уйти целым и невредимым после восхода солнца будет не в пример труднее. Ждать было нечего; оглядевшись напоследок и убедившись, что мешки пребывают в полном порядке и выглядят так, словно их никто не трогал с момента погрузки, Сиверов пустился в обратный путь.

Он поднялся наверх по крутому железному трапу и осторожно выглянул в прорезанный в двери круглый иллюминатор. Часового поблизости не наблюдалось. Теоретически он мог притаиться справа или слева от двери, в мертвой зоне, но с чего бы ему вдруг вздумалось играть в прятки?

Глеб повернул вниз железную рукоятку – вернее, попытался повернуть, потому что та не сдвинулась ни на йоту. Он нажал сильнее, потом, ухватившись обеими руками, повис на облупленном стальном рычаге всем своим весом, и с тем же результатом: рычаг не поддавался, как будто это был не корабельный вариант дверной ручки, а толстый дубовый сук или ствол орудия одного из тех танков, что стояли в трюме, для блезира замаскированные мешками с пшеницей.

Судя по всему, дверь была заперта.

Люк, мысленно напомнил себе Глеб. Не дверь, а люк, и не заперт, а задраен. Ему всю дорогу приходилось внимательно следить за своим языком, чтобы не выдать себя, случайно назвав переборку стеной или трап лестницей. Теперь это как-то вдруг, в одночасье, потеряло значение и смысл: какая разница, как оно там называется? Хоть горшком назови, только в печку не ставь; в данный момент Глеб Сиверов чувствовал, что его поставили-таки в печку.

И еще он чувствовал, что пятки начинает мало-помалу припекать.

Глава 3

Чтобы попасть с центральной площади на улицу Бакунина, где проживал в своем наследственном имении учитель русского языка и литературы Александр Иванович Лялькин, нужно было пройти мимо расположенного на улице Герцена здания районного управления внутренних дел. В паре кварталов от этого места, не столько страшного или опасного, сколько неприятного, вызывающего инстинктивное желание обойти его стороной, поэт Морев услышал впереди быстро приближающийся топот множества бегущих ног, бряцание металла и людские голоса.

Не испытывая ни малейшей потребности в новых впечатлениях, не говоря уже о приключениях, стремясь лишь поскорее очутиться дома, лечь в постель и с головой укрыться хранящим несвежий запах его тела одеялом, потрясенный недавними событиями пиит сошел с мостовой на травянистую обочину и спрятался в густой тени высокого, слегка покосившегося в сторону улицы дощатого забора, над которым застывшими клубами мрака темнели запущенные, сто лет не знавшие обрезки и должного ухода кроны садовых деревьев. «Величество должны мы уберечь от всяческих ему не нужных встреч», – вспомнилось ему. Действительно, после всего, что случилось, даже если это ему просто померещилось, еще какие-то встречи были Александру Ивановичу нужны, как острый сердечный приступ, особенно здесь и сейчас – в два часа ночи, на неосвещенной улице райцентра Верхние Болотники, жителей которого и в светлое время суток нечасто увидишь трезвыми.

По мере приближения топота Лялькин начал различать и другие звуки – тяжелое пыхтение, кашель, сдавленный мат. Бегущие направлялись в сторону площади, и вскоре Александр Иванович сумел их разглядеть. В безмятежном лунном сиянии мимо него, тяжело топоча форменными башмаками, нестройной толпой пронеслось десятка полтора полицейских – насколько мог судить не особо сведущий в таких делах служитель муз, чуть ли не весь личный состав местного УВД. Некоторые щеголяли в бронежилетах и стальных касках, другие, напротив, были одеты не полностью и имели вид людей, только что грубо выдернутых из постели и еще не до конца проснувшихся. Двое или трое заметно прихрамывали; в целом сцена сильно напоминала бредовое видение, настолько органично вписываясь в общую картину этой безумной ночи, что Александр Иванович опять заподозрил, что спит и видит сон, в котором причудливо смешались его впечатления от повседневной жизни Верхних Болотников и реалии любимой компьютерной игры. Кучка полусонных полицейских, в пешем строю спешащих на отражение танковой атаки, выглядела даже нереальнее, чем «тигр» на площади; они смахивали на сумасшедших, а у Александра Ивановича осталось еще довольно здравого смысла, чтобы понимать: если все вокруг кажутся тебе душевнобольными, крыша, скорее всего, поехала у тебя самого.

– Ох, рано встает охрана, – вполголоса пробормотал Александр Иванович, проводив взглядом замыкавшего процессию толстопузого усатого сержанта в полной боевой выкладке, который, хрипя, как астматик во время приступа и заметно прихрамывая на левую ногу, из последних сил поспешал за ускакавшими далеко вперед коллегами.