Танковые рейды

^{Вручение гвардейского знамени одной из танковых частей. Слева — М. Е. Катуков, в центре, в кожаной куртке, — член Военного совета Н. К. Попель}

То, что я сейчас расскажу, произошло как раз в 41-м. Точнее, в июле 41-го. В Белоруссии, в Витебской области.

Меня вызвал командующий 19-й армией И. С. Конев: «Возьмите двух командиров и срочно выезжайте на станцию Лиозно. Есть сведения, что там скопилось очень много эшелонов с беженцами из западных областей. Разберитесь, помогите ликвидировать пробку и отправить эшелоны».

Мы прибыли в Лиозно ранним, удивительно прозрачным утром, на небе ни облачка. На станционных путях стояло ни много ни мало десять эшелонов, переполненных эвакуированными. В вокзальных помещениях, на перронах, в товарных вагонах, прямо на железнодорожных путях — везде роился огромный человеческий рой, в основном женщины и дети, — сплошное многоцветное море, разлившееся на два-три километра. Море это двигалось, гудело, сквозь гул слышался детский плач на разные лады.

Разгрузить станцию в короткое время не представлялось никакой возможности: восточнее Лиозно были разбомблены железнодорожные мосты.

Мы стояли на пригорке, наблюдая со стиснутым сердцем за мечущимися людьми, ощущая свою беспомощность. И небо над нами, такое чистое и прозрачное в это утро, казалось предательским — а вдруг налетят немцы?

— Неужели у них хватит совести? — вслух произнес я. И словно в ответ на мою мысль в небе появилось 27 «юнкерсов».

Они сделали круг и повернули на северо-запад. Уходят! «Значит, есть в них нечто человеческое», — подумал я, но тут же понял, что ошибся. Развернувшись, «юнкерсы» двинулись по направлению к вокзалу, раздался характерный вой — они пикировали один за одним!

Началось такое, что, боюсь, и спустя столько лет не найду нужных слов, чтоб описать этот кошмар. Бомбовые удары, нацеленные прямо в человеческую массу, вырывали из нее тела жертв. Я видел, как тела женщин и детей поднимались в воздух, разваливались в воздухе на части и разлетались по сторонам. Стервятникам и этого показалось мало. Сбросив свой бомбовый запас, они перестроились и на бреющем полете добивали людей из пулеметов.

Огонь и дым охватили станционные строения. Оставшиеся в живых гибли в пламени и дыму.

Самолеты ушли. До полудня на всем пространстве вокруг железнодорожной станции раздавались стоны раненых, плач детей, рыдания женщин.

А в полдень на станцию ворвались танки с крестами на броне. «Прославленные» боевые колесницы генерала Гудериана. Они обрушились на врага.

Только врагом в этом «бою» были женщины и дети. Но так ли уж это было важно… Боевые колесницы генерала Гудериана «славно» прошлись тогда по полю брани, добив «противника», тех женщин и детей, которые не могли самостоятельно передвигаться.

И это не «преступление против человечности»? Не «позор для солдата»? И кто виноват в этом злодеянии? Только Гитлер? А Гудериан здесь ни при чем? Помните, как в сорок четвертом была варварски разрушена гитлеровцами Варшава? Кто тогда возглавлял Генеральный штаб сухопутных войск вермахта? Разве не Гудериан?

Гитлер и его окружение ломали голову, чтоб разгадать планы советского командования в зимнюю кампанию сорок пятого года. А мы тем временем планомерно и кропотливо готовили свои войска для сокрушительной операции между Вислой и Одером.

^{Пехотинцы, отобранные в десант, занимают места на броне танка}

Допоздна засиживался я над картой в уединенном домике, отведенном мне. Мысли все возвращались к одному вопросу: не зря маршал Жуков в ту памятную встречу на Висле вызвал к себе командиров танковых и механизированных корпусов. Это ведь он подчеркнул особую роль танков в предстоящих финальных операциях. Как же мне следует строить боевые порядки корпуса в такой сложной операции, какой маневр окажется оптимальным, чтоб, елико возможно, глубже прорваться в тыл противника, кого из командиров моих частей направить в передовой отряд? Часами вглядывался я в карту, но она хранила упорное молчание.

Вдруг раздался телефонный звонок. Звонил мой друг и вечный оппонент полковник В. М. Горелов, уже заместитель командира соседнего мехкорпуса.

— Армо! — кричит. — Что ты делаешь?

Ну что ему ответить: что пытаюсь разгадать замыслы Ставки? Отвечаю:

— Грызу рядом стоящий польский шкаф.

Бас Горелова в трубке как поперхнулся.

— Ты… ты, Армо… того… не перебрал?

— Господь с тобой, Володя, ты же знаешь, я не пью — кавказские адаты не велят.

— Шутишь все… Ладно. Знаешь что, приезжай ко мне, поужинаем вместе.

— Нет, ты ко мне приезжай. Есть о чем поругаться.

Он приехал. И долго мы потом, обсуждая обстановку на нашем участке фронта, спорили о том, как развернутся дальнейшие боевые действия. Но в одном сошлись — танкам в предстоящей операции, конечно, будет принадлежать выдающаяся роль.