Танцор меча

Я засмеялся и тут же порыв ветра забил мне рот песком. А потом самум обрушился на нас со всей яростью и проблема совращения Дел меня уже не интересовала. Я думал только о том, как бы нам выжить.

Переживем самум – поговорим о любви.

7

Во время самума не считают минуты и часы, просто потому что не могут. Ты лежишь, прижавшись к лошади, и надеешься, и молишься, чтобы у бури иссякли силы прежде чем она сорвет плоть с твоих костей и наполнит твой череп песком.

Весь мир для тебя заполнен яростными стонами ветра, воющего как плакальщица, мелким колющим песком, который поглаживая ваше тело вытягивает влагу из кожи, глаз и рта до тех пор, пока уже не осмеливаешься даже думать о воде, потому что воспоминания о ней – самая изощренная пытка.

Жеребец лежал так спокойно, что в какой-то момент я даже решил, что он умер, и при этом мысли меня с головой накрыла глубокая, всепоглощающая волна страха. В Пендже человек без лошади – верная добыча для многих хищников. Песок. Солнце. Звери. Люди. Все они несут смерть.

Я тут же выкинул из головы эту мысль – не потому что я не поддаюсь обычным человеческим страхам (хотя в рассказах о своих подвигах частенько об этом заявляю) – а потому что не мог рисковать, пытаясь выяснить, жива ли лошадь. Сам я на данный момент был жив, а излишнее беспокойство о судьбе жеребца легко могли и меня отправить в другой мир. Что в некоторой степени противоречило моим принципам.

Дел свернулась комочком, уткнувшись лицом в колени. Я прижал ее к груди, стараясь прикрыть ее своим телом как щитом от ярости бури. Ветер и песок больно били по спине, но меня больше волновала ее Северная кожа, чем моя Южная шкура. Дел сказали правильно: не думаю, чтобы шкура старой кумфы была жестче чем моя. Дел лежала свернувшись между спиной жеребца и моей грудью, и мы с гнедым почти полностью защищали ее от бури.

Большая часть моего бурнуса быстро порвалась и на мне осталась одна набедренная повязка. Я чувствовал, как безжалостно ветер и песок сдирают с меня кожу. Через некоторое время порывы слились в один бесконечный удар, который я очень успешно отражал мысленно. Утешала меня только мысль об относительной безопасности Дел. Я почти не сомневался, что если она лишится бурнуса, ее кожа станет суше чем красный шелк и расползется как тонкая ткань.

Мы лежали так близко, что стали почти одним целым. А поскольку я никогда не отличался стойкостью, если дело доходило до развлечений плоти – и изредка ума – порывы ветра оказались для меня не самым тяжелым испытанием. Но обстоятельства не располагали к интимным забавам, так что мне пришлось сдержаться и всю энергию направить на глубокое дыхание.

В обычное время дышать легко, но попробуйте вдохнуть, когда с каждым глотком воздуха ваш рот забивается песком. Я втягивал воздух небольшими порциями, стараясь дышать неглубоко, но часто, а мне все время хотелось сделать большой глоток. Нос и рот прикрывала часть капюшона, правда толку от этого фильтра не было. Я сложил ладони около лица, вытянув пальцы, чтобы защитить глаза, и ждал, собрав все терпение.

Проходила минута за минутой, а мир для меня сузился до ватной пустоты, наполненной лишь прикосновением ткани к лицу.

Меня разбудил жеребец. Он поднялся и встряхнулся так, что во всех направлениях полетели фонтаны песка и пыли. Я попытался пошевелиться и обнаружил, что тело затвердело и каждая его часть казалась источником боли. Мускулы и связки отчаянно протестовали, пока я медленно вытягивал себя из-под песка. Сдержав готовый вырваться стон (не стоит портить свою репутацию), я наконец-то принял сидячее положение.

Я сплюнул. Слюны во рту уже не было, зато почти не осталось и грязи. На зубах скрипели песчинки, глотать я не мог. На веки налипла корка спекшегося песка. Я осторожно стряхивал песчинки, склеившие ресницы, пока не смог открыть оба глаза без боязни засыпать их грязью.

Я осторожно поднял веки и скривился. Ничто не заставляет человека чувствовать себя более грязным изнутри и снаружи, чем несколько часов, проведенные в самуме.

С другой стороны, это лучше чем смерть.

Я медленно потянулся и потряс Дел за плечо.

– Баска, все кончилось, – объявил я, но из моего горла вырвалось только хриплое карканье. Я попробовал снова: – Дел, вставай.

Жеребец снова встряхнулся, зазвенев медными украшениями уздечки, а потом фыркнул, выдыхая пыль из ноздрей. Даже под густой челкой его ресницы и веки облепило как мои глаза.

Я заставил себя встать и распрямил сведенные конечности. Расправляя плечи, я почувствовал как слипшийся песок сваливается со спины.

После самума стоит мертвая тишина. Мир вокруг полностью меняется, но выглядит точной копией прежнего. В такие минуты небо плоское, бежевое и пустое; песок ровный, бежевый и пустой. И такая же душа у человека. Он пережил свирепую бурю, но даже осознание того, что он выжил, не доставляет радости. Перед лицом грозной стихии и ее тупого бешенства – ужасающего могущества силы природы, которое не одолеть ни одному человеку – единственное, что чувствуешь это собственную слабость и смертность. И абсолютное бессилие.