Начинается сезон дождей, я торчу дома, переваривая кое-какие восхитительные таблетки от боли, а поскольку письмо это будет послано пяти тысячам самых интимных моих друзей, ха-ха, тебе придется простить меня за то, что я пишу его от руки. Я занимаюсь йогой, сижу на полу в позе лотоса, такого неудобства моя задница отродясь не знала. Вообрази, на что должна быть похожа жизнь уроженца Нью-Дели! Как видишь, я сменил мою скромную обитель, теперь у меня дом здесь, в центре Каракаса — с цветами, лианами и красной черепицей,
— это немного лучше Нижнего Вест-Сайда, особенно по воскресеньям, после позднего завтрака, когда все дилетанты выстраиваются вдоль Девятой авеню, чтобы поблевать в сточные канавы. Джаз, впрочем, здесь хуже. И полагал, что соскучился по венесуэльской музыке, но тут есть ансамбль, каждую ночь играющий на paseo[41], так он издает звуки, с какими тонут восемь крыс, даром что состоит всего из трех человек. Я приехал сюда с другом, который недолгое время работал в программе «Дружок» и на несколько месяцев проникся ко мне симпатией, он оказался также обладателем степени по восточной медицине, но я просто на всякий случай прихватил с собой мои тайные припасы, использовал все оставшиеся у меня чистые бланки рецептов, продал принадлежавшие мне живописные изображения детородных членов кисти Уорхола et voilà![42] — оказался здесь, чтобы потратить все деньги и умереть. Может быть, меня отнесут в горы и оставят там, прикрыв картонкой. Теперь я один, поскольку Аарон, мой возлюбленный, покинул меня, прихватив с собой восточную медицину, такова, полагаю, жизнь, — легко пришло, легко ушло.Город уже не тот, каким я его знал, но так ли уж важно, что уличный шум мешает слышать, как разбивается мое сердце? В Каракасе живет по меньшей мере сто двадцать миллиардов человек, здесь есть хайвеи, пандусы и небоскребы. Жители его носят расклешенные джинсы и сапоги до бедер (думаю, некоторые из них обчистили твои старые одежные шкафы!), а богатые гринго приплывают сюда целыми пароходами, чтобы выкачивать нашу нефть. Так что, да, город изменился. Я даже не смог найти холм, на котором вырос, если последнее слово употребимо.