Танцовщица Гора

Но потом, последовал удар, поразивший и испугавший меня даже больше чем прежний, хотя и был он много слабее. По борту фургона ударили палкой. Но еще больше меня напугал последовавший за ударом крик, пронзительный женский крик. Для меня это был по-настоящему страшный звук. Я не могла разобрать все, что она говорила, но значение ее слов, судя по всему, было для нас нелестным. Между прочим, она называла нас «самками-слинов» и «самками-уртов». Я еще не знала, кто такой слин, и как он мог выглядеть, но уртов я уже видела. В самом начале обучения, вскоре после того, как всем выжгли клейма, и надели ошейники, нас держали на самом нижнем уровне здания, в сыром, темном, холодном, покрытом плесенью подземелье. Повал представлял собой целый лабиринт холодных каменных стен, решеток, теней, узких коридоров с лужами на полу, тесных камер и больших клеток в одну из которых бросили нас, скованных между собой цепью. В этой клетке мы вповалку спали на сырой прелой соломе, лишь немного прикрывавшей каменный пол. Нас кормили, лишь на это время, освещая клетку тусклой масляной лампой или факелом, вываливая пищу из ведер прямо в кучу наших тел. Эти объедки, скорее всего, оставшиеся от еды надсмотрщиков, мы, под страхом плети, не имели права поднять с пола руками. Скоро мы узнали, что мы были далеко не единственными обитателями этого места. Зачастую урты, эти крошечные, юркие, покрытые лоснящимся мехом, ведущие скрытный образ жизни, грызуны, достаточно смелые, когда сбиваются в стаю, и по-видимому считавшие, что имели привилегированное положение в этом месте, добирались до еды прежде, чем это успевали мы, вплоть до того, что выхватывали объедки прямо из под наших губ, а схватив, убегали прочь, проскользнув в щели между прутьями. А ночью они появлялись снова. Спать было тяжело. В любой момент нас могли разбудить пробежавшие по телу маленькие лапки, или испуганный истеричный визг какой-то из девушек, почувствовавших в темноте прикосновение крошечного животного, или услышавших совсем рядом со своим ухом цоканье крохотных коготков. У многих девушек имелись следы укусов. Мы отчаянно стремились преуспеть на занятиях. Для нас это была единственная возможность покинуть ужасное подземелье и попасть на верхние этажи. Лишь после того, как мужчины могли счесть девушку достойной этого, ей позволялось жить в более приемлемых условиях. Впрочем, нас это правило не касалось. Это казалось почти символическим, и, несомненно, так и было задумано. Ни одной из нас не позволили подняться на следующий уровень до тех пор, пока все мы, сидевшие в клетке, не достигли, по крайней мере, минимальных требований предъявляемым к рабыням. Это очень давило на нас всех, и вынуждало стараться изо всех сил. Одна из девушек была настроена проявить упорство. Ночью на нее словно взбесившиеся кошки напали и жестоко избили ее же соседки по цепи. Уже на следующее утро ее поведение и отношение к занятиям значительно улучшилось. Казалось, что теперь она хотела только одного, заслужить прощения перед своей группой, и ради этого была готова со всей страстью служить мужчинам. Она даже стала одной из лучших среди нас. И скоро, она стала так подлизываться к охранникам, в надежде получать лишний кусочек пищи или конфету, что многие из нас стали всерьез ревновать к ней.

Постепенно улучшая свои показатели, наш класс меньше чем за неделю, перебрался на уровень выше. А еще через неделю, нас поселили в, пусть и маленькие, низкие и тесные, зато персональные клетки. Главное, в них было сухо, и они располагались выше уровня, на котором кишели урты. Подобное к нам отношение помогло нам понять, во-первых, насколько мы зависели от поведения друг друга, и, во-вторых, насколько все мы, в конечном счете, были фундаментально и окончательно, все вместе и каждая в отдельности, во власти мужчин.

Через пару минут, гневные крики возмущенной женщины и частые удары ее палки остались позади. Но пока это продолжалось, мы не смели даже пошевелиться, и, кажется, даже дышали через раз. Думаю, что все мы были ужасно напуганы, причем девушки-гореанки даже больше чем мы, землянки. Конечно, ведь они должны были знать гораздо больше нас о том, что происходило, или, чем это было вызвано, тогда как мы, наивные земные женщины, пока плохо были знакомы, как с нашими ошейниками и цепями, так и с местными реалиями. Однако даже мы ощутили ужасную, пугающую враждебность, истеричную ярость женщины снаружи. Уверена, ни одна из нас не хотела бы повстречать эту женщину, или оказаться в пределах досягаемости ее гнева. Тэйбар, подумала я про себя, конечно же, знал о существовании в этом мире таких женщин, и об их отношении к таким как я. Интересно, доставила ли ему дополнительное удовольствие мысль о том, что он не только доставил меня сюда, превратив презираемую им «современную женщину» в беспомощную рабыню, но и бросил меня, беззащитную, перед лицом такой ярости.