Танцуй со мной

Беда в том, что стоит ему сказать что-нибудь или взглянуть с этой своей тягучей улыбкой, и ей кажется, будто он знает ее лучше, чем кто-либо еще, и что сама она знакома с ним всю жизнь. А на самом деле?

Три дня, напомнила она себе. Это слегка отрезвляло. Три ночи, как сказал бы Майкл, и три дня: первый — по ошибке, день в дороге и третий… А на третий, вдруг осознала Алексис, она ведет его на свое сокровенное место и рассказывает то, чего никогда и никому не собиралась говорить.

Со странным чувством, словно сжигая за собой корабли, Алексис оперлась рукой о плоский камень в конце тропы и перепрыгнула через него. Майкл последовал за ней.

Последние мысли возбудили в ней болезненную мнительность. Не оглядываясь, она отбросила в сторону несколько плетей вьюнка и пригнулась, входя в туннель между кустами. Шла очень осторожно. Не хватало, чтобы пресловутая неуклюжесть подвела ее именно сейчас.

Ее место почти полностью заросло с прошлого года. Добрый знак: без нее сюда никто не заглядывал. Алексис почувствовала привычную радость от возвращения в свой собственный уголок. Теперь она стояла прямо, на безопасном расстоянии от Майкла.

Он тоже выпрямился и осмотрелся, но не сказал ни слова. Алексис взглянула украдкой.

— Потрясающе, — тихо произнес он.

Алексис проследила за его взглядом, пытаясь представить, будто сама видит все впервые. Вдали виднелись светлые вершины гор, но отсюда не разглядеть, есть ли на них снег. Они с Майклом стояли на поросшей травой площадке меж скал. Под ногами стелились мох, вереск и вьюнки. Изрезанное тенями зарослей повыше, место было абсолютно укромным.

А ниже естественной террасы бежала горная речушка. Вода низвергалась с высоких скал, рассыпая брызги на траву, а потом вилась серебристой лентой меж камней, пенилась вдалеке, но там, где огибала террасу, была глубокой и чистой.

Майкл медленно обвел все взглядом, давая себе время вобрать внутрь эту красоту. Алексис вдруг пронзила ужасная мысль, что он может прикидывать, как развернулась бы здесь какая-нибудь сцена из будущего фильма.

Сжав кулачки, она молила про себя: «Только не надо. Только не говори: "Здесь можно снять классное кино"».

Майкл выдохнул. А когда он заговорил, Алексис сразу успокоилась, но и удивилась.

— Ты берешь сюда флейту? — мягко спросил он. Она непроизвольно сжалась, будто ожидая удара.

Но туг же расслабилась с тихим смехом.

— Иногда. А что? Он усмехнулся.

— Хотелось бы представить тебя играющей здесь для зверей и горных вершин.

Алексис скорчила гримаску.

— Звери сюда не захаживают. Разве что занесет ненароком слишком шуструю белку. А до вершин моей музыке не добраться.

Он негромко рассмеялся, закинув голову.

— Знаешь, вряд ли кто-то сочтет тебя романтичной.

Алексис почувствовала, что разговор вступает в опасную область, и поспешно занялась распаковыванием еды.

— Этот «кто-то» будет совершенно прав, — сказала она, резкими движениями разворачивая сыр и салат.

Майкл опустился на траву рядом.

— Это нечестно, — возразил он теплым, как растопленный мед, голосом, с тихим смешком, которого она уже никогда не забудет.

— Хлеб? — спросила Алексис, вонзая нож в пышную буханку. — Что нечестно?

— Одинокая леди, играющая на флейте, похожая на сновидение. И при этом не верящая в романтику. Такое надо запретить законом, — сокрушался он.

Алексис замерла с занесенным ножом. Он наблюдал, приподняв бровь. Мгновение спустя она занялась нарезанием сыра. Предложила ему бутерброд и баночку оливок. Он взял и то и другое как величайшее лакомство.

Наконец она решилась осторожно заметить:

— В детстве я нагляделась на обратную сторону романтики.

Майкл оперся спиной о скалу и смотрел на девушку, аккуратно держа еду в руке.

— Что ты имеешь в виду? Алексис отвернулась.

— Моя мать была очень романтичной леди, — обронила она. — Это… не принесло ей счастья. И моему отцу тоже. И отчиму.

— А-а. — Он не начинал есть, пока она не уселась и не сделала бутерброд себе. — Я ожидал чего-нибудь подобного, — сказал он с тенью удовлетворения.

Алексис сочла за лучшее воспринять это спокойно.

— Догадаться не трудно, — согласилась она. Он внимательно рассматривал сыр.

— Здорово, — одобрил он, расправившись со своим куском. — Так что же приключилось? Одна роковая связь или много мелких?

— Много роковых связей, — сказала Алексис. Он заинтересованно молчал. Девушка вздохнула.

— Мать была примадонной — у нее и впрямь был изумительный голос. Люди влюблялись в голос, не успевая узнать ее саму. И внешность под стать: смуглая, с пышными формами и огромными глазами.

Он склонил голову на плечо, разглядывая ее мальчишескую фигурку.

— Нет, я на нее совсем не похожа, — согласилась она с невысказанным замечанием. — Я пошла в отца. Тоже был ощипанный воробушек.

Майкл хмыкнул.

— Кто же он? Один из ее фанов?

— Нет. Он органист. В своей области не менее знаменит, чем мать — в своей. Но в нем не хватает шику. А мать обожала шик, — сказала Алексис, не осознавая, какая тоска звучит в ее голосе. — Ты бы ей точно понравился.

— Спасибо, — иронически отозвался Майкл. — Передай оливки, пожалуйста.