Танцуй со мной

На этот раз не было ни нежности, ни долгого разжигания ее чувств. И не было — на этот раз — никакого сомнения в его чувствах. Его глаза потемнели от страсти. И Алексис испытала такое же сильное чувство.

Потом, когда он обмяк на ней, пришел стыд, а вместе с ним — ощущение предательства. Неужели только сегодня она вслушивалась в шумы радиостанции, моля, чтобы он остался невредимым?

Майкл пошевелился, поднимаясь с нее.

Повернув голову, Алексис увидела, что он потрясен почти так же, как она сама. Это ее не обрадовало. Сегодня, разговаривая с ним по радио, принимая участие в операции, она ощущала себя одним целым с ним, и все происходило в реальном мире. Ее это немного испугало — она не хотела мешать ему, — однако ощущение не было химерическим, как ее чувство к Патрику. Но она не подозревала тогда, чем это обернется.

А Майк» сказал, что она играет людьми, как куклами. Может быть, он привык именно к этому, даже хотел этого — как извинения своему равнодушному уходу. Что она вообще знает о голливудских звездах? Она знает только, что любит его.

Алексис приподнялась на локте.

— Думаю, тебе лучше уйти, — сказала она. Долгое мгновение он всматривался в ее лицо. Она видела, как карие глаза осматривают ее: длинные спутанные волосы, слабо дрожащий рот, глаза, шею… Он протянул руку и коснулся ее горла.

— Я пометил тебя, — сказал он.

Алексис закрыла глаза. Всеми возможными способами, подумала она.

— Уйди, — попросила она. — Пожалуйста. Он колебался.

— Я не могу… оставить тебя так.

Глаза ее распахнулись. Господи, он что же, жалеетее? Наконец темперамент Алексис взбунтовался.

— Убирайся! — крикнула она. Голос окреп. Она барабанила стиснутыми кулаками по скомканному стеганому покрывалу. — И никогда не приближайся ко мне. Видеть тебя не желаю! Слышишь? — Ей вспомнилось оскорбление Патрика, и она швырнула его в лицо Майклу: — Ты — целлулоидный Ромео.

Не сказав больше ни слова, Майкл собрал свои вещи и вышел. Дверь хлопнула так, что эхо разнеслось по замку.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Алексис приподняла подбородок, оглядывая заполненный гостями зал. Шесть месяцев назад ей хотелось сбежать с приема у Шейлы. Теперь она могла бы дать собственный. Алексис чуть улыбнулась. Благодаря Майклу Слейну. Это и многое другое: уверенность в себе, самоуважение, музыка…

Музыка прежде всего. Всю свою любовь к нему она вложила в работу, представленную на приз Шелдона. О чем он никогда не узнает. «Серенада кукле» назвала она эту вещь с тайной самоиздевкой. Название было единственным, что жюри не понравилось.

И вот она циркулирует, холодная и уверенная, по большому залу, будто никогда не разбивала два бока-ла за один посвященный голливудской знаменитости вечер.

Она поморщилась, как всегда при внезапном воспоминании о нем. За исключением тех ночей, когда она, сидя за роялем, вызывала его образ, чтобы вложить всю боль и сладость в музыку.

Забудь его, яростно приказывала она себе. Забудь хотя бы на этот вечер. Ради Фреда и Шейлы.

Отчим взглянул на нее.

— Похоже, вечеринка удалась, — отметил он с радостью, заставляющей забыть о его возрасте. — Впрочем, Шейла говорила это заранее. Ты знаешь, где мы должны сидеть?

Номер их столика стоял на пригласительном билете.

— Считай по часовой стрелке, начиная с головы стола, — сказала она, глядя на таблички с черными номерами за цветочными композициями в центре каждого стола.

Фред ухмыльнулся.

— У тебя так хорошо получается, Liebchen 3.Без тебя я бы пропал.

— Без меня ты бы сдался на милость самой шикарной из присутствующих женщин, — беззлобно поддела его Алексис. У нее были подозрения относительно повышенного интереса отчима к Шейле Мэлори, но пока она ничего не говорила об этом.

Он рассмеялся.

— Этим вечером ты вполне подходишь под данное определение. Мне нравится это платье.

Платье было черным и простым, с юбкой, которая казалась прямой, пока не расцветала складчатым бутоном, стоило лишь Алексис резко повернуться.

Спереди закрытое, спинки не было вовсе, а рукава длинные и просторные, как чашечки цветов. Алексис любила это платье — самую бесшабашную из всех своих покупок.

— Ты выглядишь более смелой в такой одежде. Тебе это идет, — продолжал Фред.

— Дело не только в одежде, — сухо сказала Алексис.

Он кивнул.

— И твоя музыка. — Он помолчал в нерешительности. — Монтегю тебе в учителя не годился. Я знаю, ты была влюблена в него… — Он деликатно замолчал.

Алексис ничего не ответила. Он вздохнул.

— Честно говоря, я не забочусь о своей семье. Когда ты была маленькой, крестная много делала для тебя, но… в любом случае ты сама должна была выбирать, у кого учиться. Я не имел права вмешиваться. И потому не совался. За исключением одного случая, — грустно заметил он. — Я, кажется, сказал ему, что ты в замке.

Алексис поморщилась.

— Он говорил. Я не поверила тогда. Зачем ты это сделал, Фред?

— Я подумал, может быть, если ты увидишь его… если ты… — он не решался, — сможешь избавиться от своего чувства, как бы оно ни называлось… видишь ли, я думал, что и как мужчина он тебе не подходит, Liebchen.Но…

— Ты оказался прав, — поспешила признать Алексис.