Танцуя с тигром

Она задумалась, где сейчас была ее мать, – лишь пепел и дух. Она погрузилась в воспоминания. Рождественское утро, аромат жареного бекона, толстый мамин халат. Ее неуверенная манера краситься. «Хорошо? – спрашивала она Анну. – Или уже чересчур?»

Es mi bandera, la enseña nacional…[340]

Откуда-то из памяти всплыла песня. Ода мексиканскому флагу, единственная песня, гимн, который ее мама пела на ужинах, чтобы доказать свою приверженность Мексике.

Son estas notas su cántico marcial…[341]

Анна пела, следя за произношением и акцентом. Вода из душа омыла ее разбитые губы. Испанский язык высвободил в ней что-то таинственное, и она подумала: «Все это так глубоко, как я и предполагала».

Она шла темными узкими улицами, потягивая мескаль прямо из бутылки. Правый каблук поломался и поранил ногу. Она махнула рукой на попытки поймать такси. Самое худшее уже произошло. Несмотря на то что она недавно приняла душ, Анна чувствовала себя грязной. Ей нужно было выбросить свое нижнее белье. Ей нужно было снять своим швейцарским ножом верхний слой кожи с лица Томаса Мэлоуна и надеть на свое лицо, как ацтекскую маску.

В темноте появились мягкие очертания кафедрального собора. Она поднялась к его дубовым дверям, обитым кованым железом. Едва она закрыла глаза, в памяти вновь всколыхнулась картина: «Ви-Ай-Пи Отель» в мрачных сверкающих вспышках света. Его хватка. Его дыхание. Его пустые безумные глаза. Каким словом называют незавершенное изнасилование?

На ступенях собора к ней присоединился мужчина. Лет тридцати, худощавый, с лицом заядлого курильщика. Вязаная шапочка. На плече – ранец. Возле его ног валялась рыболовная коробка. Мужчина, любой мужчина, был последним, что ей хотелось бы видеть в этот момент.

Анна отвернулась, но он не понял намека.

– Церковь закрыта? – спросил он.

Она еле заметно кивнула. Конечно, он понимал, что она говорит по-английски. У нее было американское лицо, встретив которое люди могли поклясться, что видели его и раньше.

– Хотите войти? – снова спросил он.

Анна пожала плечами.

– Вы поцарапали щеку.

– Это разошлась старая рана.

Мужчина сунул руку в карман за сигаретой. Мясистым пальцем потер веко. Он выглядел неопрятно, как будто так и не научился заботиться о себе сам, а ни одна женщина не вызвалась добровольцем на эту роль. И вдруг Анну как будто пронзило электрическим током. Она знала его. Он знал ее. Он протянул ей сигарету и зажигалку. Она взяла и то, и другое. Он все еще не узнавал. Как ты можешь быть настолько, черт возьми, неосмотрительным? Посмотри на меня, идиот. Посмотри мне в глаза.

Анна вдохнула, собираясь с силами.

– Так что вы здесь делаете?

– В Мексике? – Он указал рукой в никуда. – Ищу то, что потерял. Вернее, продал. Мне нужно вернуть это обратно. И еще сегодня ночью в кафе я расстался со своей девушкой.

– Вам нужно быть более внимательным.

– Я верну все обратно.

– А что вы потеряли? Я имею в виду вещь, не девушку.

Мужчина колебался, будто думая, рассказывать длинную или короткую версию.

– Маску ценой в миллион долларов, – сказал он наконец и усмехнулся.

Может, из-за того, что кофта как-то жалко обвисла на его худой груди, или из-за того, что он не узнал ее на расстоянии вытянутой руки, или из-за того, что он мог похвастаться только тем, что потерял, Анна неожиданно почувствовала к нему симпатию. Для него ничего добром не кончится. Он отдал свой разум на сожжение. Он был закутан в свою печаль, как в одежду. Тем не менее она не могла перестать играть с ним.

– Позвольте мне угадать. Вы потеряли посмертную маску Монтесумы.

Он встрепенулся, удивленный:

– Что за… Откуда вы знаете?

– Просто я тоже ее потеряла, – сказала Анна.

Когда каждая история была поведана, пересказана, проанализирована, когда были допиты последние капли мескаля и докурены последние сигареты, когда они легли на ступени и, глядя в ночное небо, завели философскую беседу о времени и астрологии, о том, как мало было известно человечеству, когда они поговорили о смерти и умении быть по-настоящему живыми, какими они были прямо сейчас – не спать всю ночь и смотреть на звезды, – когда усталость все же взяла над ними верх и у них закружилась голова, когда они начали подшучивать друг над другом, два американских раздолбая, встретившихся у церкви в Мексике, два американских раздолбая, которые потеряли все: одно и то же бесценное сокровище, любовь своей жизни (Анна приукрасила этот факт, чтобы составить ему компанию и в этом), когда они обсудили возможные надвигающиеся угрозы, Томаса, Тигра, Рейеса, когда черный археолог рассказал, что у Рейеса нет половины правого уха, когда они посмеялись над этим, обсудив, куда могла подеваться недостающая часть, когда Анна описала изнасилование и черный археолог пообещал отомстить за нее, когда он поднял рыболовную коробку и сказал ей, что теперь в его пистолете есть пули, когда взошло солнце и ознаменовало собой начало нового дня, а птицы, не умолкая, пели об этом, когда они договорились пойти за кофе, но не смогли сдвинуться с места, Анна повернулась к черному археологу и сказала ровно то, что думала: