Танцуя с тигром

Анна вышла на улицу. Ее сердце словно наполнилось до краев, как чашка наполняется водой, десятью миллионами путей, как жизнь могла пойти наперекосяк, а потом чудесным образом была спасена.

Она присела, обняв себя за плечи, немного покачиваясь, представляя retablo, который могла бы нарисовать сама, будь хотя бы одна из ее скорбей разрешена таким же чудесным образом. Благодарю тебя, благословенная Пресвятая Дева, за то, что помогла мне спасти посмертную маску Монтесумы, что защитила меня от Тигра, что вытащила отца из запоя, что привезла прах моей мамы в Мексику – страну, которую она любила, – чтобы она обрела покой; за то, что сделала так, чтобы ветреный художник с zócalo влюбился в меня, за то, что отправила Мисс Венесуэлу с проповедями для секты мормонов на Бора-Бора, за то, что сожгла Томаса Мэлоуна дотла.

Едва ли там хватило бы места для всех этих картин.

Последнюю благодарность было сложнее всего признать: «Спасибо тебе, благословенная Богородица, за то, что спасла меня от брака, который изначально был обречен».

Ей хотелось съесть огромную тарелку уэвос-ранчерос[351]. Ей хотелось надеть на себя еще больше одежды, чтобы ни одна клетка кожи не была выставлена напоказ. «Выдержка, – подумала она. – Этот миг приведет к следующему». Наверное, она выглядела очень несчастной, потому что, когда черный археолог вернулся, он первым делом похлопал ее по спине – ободряюще, но неуверенно, словно он не знал, как это делается. Эта маленькая доброта окончательно выбила ее из колеи.

– Не волнуйся, – сказал он. – Мы вернем маску обратно.

– Такое чувство, как будто все…

Она перестала плакать, потерла лоб, благодарная этому человеку, кем бы он ни был. Он не мог решить всех ее проблем, но, возможно, мог помочь хотя бы с одной.

– Что сказала Пресвятая Дева? – спросила Анна.

Черный археолог ответил:

– Она велела мне копать.

2 Черный археолог

Почва с легкостью поддавалась. Черный археолог смеялся. Если бы его дружки из Дивайда могли видеть его сейчас, горбатившегося ради Иисуса, копающего ради Девы Гваделупской. Чтобы отвлечься от ноющей боли в спине, суставах, тонкой кожи, он вспоминал книги о храбрых воинах, которые сталкивались лицом к лицу с опасностями и принимали вызовы.

Первый взвод, первый взвод,
Первый взвод, вперед[352]

.

План был прост. Туннель. Часовня располагалась на возвышенности, что было идеально для диггера, просто волшебно. Он мог копать вперед сразу же, без необходимости выкапывать путь вниз. Густые заросли надежно маскировали беспорядочно разбросанные комья земли. Фундамент церкви уже дрожал.

Он подумал об Анне. Милая девчонка, но будто с луны свалилась. Иногда ему казалось, что она не побоится и черта с рогами, а иногда – что она просто в оцепенении. Ее атаковал Мэлоун. Ее преследовал тигр Рейеса. Он пытался переубедить ее, что Рейес никогда не причинит вреда американцу, но правда была совсем другой: по улицам Акапулько катились отрезанные головы, семидесяти двум иммигрантам завязали глаза и расстреляли их в Тамаулипасе, шестерых истерзали и сбросили в пещеру в окрестностях Канкуна. Сердца вырезали из тел, как шарики из мускусной дыни. Это была новая нация ацтеков, только эти убийства не имели к солнцу никакого отношения. Успел ли рассказать Фео Рейесу, что он все еще жив?

Им не положено знать,
Им – лишь приказ исполнять,
Им – лишь идти умирать.

Легко было представить себя героем поэмы.

К полудню у него заболел живот. Черный археолог нашел в рюкзаке сигарету, присел, прислонившись к стене, и закурил. Он вспомнил Чело. Милую Чело. Имя напоминало ему о виолончели. Он задумался, похожа ли Чело на виолончель, но не смог вспомнить, как выглядит этот инструмент. Нужно было заниматься музыкой, когда учился в школе. Ходить в оркестр. Еще одно сожаление. Он мог складывать их стопками, как фишки в покере.

Он взял в руки лопату, с нежностью вспоминая ее тело. Он хотел ее, всю ее, даже с ребенком. Ему разбивали сердце ее ровные гладкие волосы, ее открытый лоб. Они были хорошей парой. У нее была вера. У него – опыт. Он много повидал. Она стирала белье. В то первое утро она погладила ему рубашку, и он почувствовал, какая она теплая, когда одевался.

Гребаный корень.

Черный археолог полез за пилой. Ему хотелось сходить с девушкой на пляж, заняться любовью в волнах. Однажды он видел такую сцену в фильме. Пока копал, он играл с этой фантазией. Иногда ее купальник растворялся в воде. Иногда Чело не была беременна. Ребенок тихонько лежал в люльке. Он был горделивым дураком. Пускай бы девушка верила, во что ей хочется.

Залаяла собака. Черный археолог схватил пистолет и бросился наружу. На отвесном берегу стояла пятнистая белая собака и, просунув морду через ограду из проволоки, смотрела в его сторону. Черный археолог прицелился, потом передумал и бросил в нее камень. Собака озверела.

– Faustino! – послышался гневный испанский. Наверное, домработница.