Танцуя с тигром

Соледад мыла тарелки в теплой воде для посуды, когда вернулся сеньор Томас, громко хлопнув дверью. Он ворвался в дом, насупившийся и злой. Señora хотела узнать, где он был, – на это Соледад хватило знания английского, а по напряженному телу и дрожащему голосу señora можно было догадаться, что она в ярости. «Где Анна?» Señor встал во главе стола, как сенатор-коррупционер, и произнес свою пафосную речь. Соледад уловила лишь несколько слов. Анна. Отель. Такси. Больна.

Señora была навеселе, ее челюсть болталась, как незапертая крышка багажника во время езды, а гости сидели ровно, как кактусы, салфетки сложены, лодыжки скрещены. Тот, что выглядел настоящим болваном, потянулся под столом за рукой жены и сжал ее ладонь.

Señor плеснул себе бренди. Гости продолжили беседовать. Все, кроме мексиканца, который выглядел так, будто кто-то ударил его в panza[396]. Соледад встретилась с ним глазами, пытаясь безмолвно сказать ему, что Томас Мэлоун лжет.

– Соледад, завари нам чаю, por favor[397], – обратился к ней señor.

Она налила воды в чайник, зажгла спичку, глядя, как оживают оранжевые язычки пламени на серной головке. Простая сила огня. Естественная. Очищающая. Фермерам давно было это известно. Огонь мог расчистить поле под целый город. Содом или Гоморру. Она подумала о Хьюго. Как жалобно он выглядел, еще более худой под бинтами, с первыми седыми волосами, которые пробивались через его перевязку; как он плакал, будто мужчина, который вовсе не был мужчиной, – маленький мальчик, за несколько десятилетий так и не выросший. Она посмотрела в окно. Вертикальные стойки, кресты, длинный подоконник. Ось времени. Туго натянутая проволока. Стрела. Домработница долго смотрела на окно, пока не приняла решение.

Ее руки нащупали ключ в лунном свете. Она обернулась, глядя на мерцание, окружавшее большой дом. В любой момент мог появиться señor. В любой момент ее могла позвать señorа. На ключе была надпись CAPILLA[398], но от волнения она не могла с ним справиться. Она никогда не пользовалась этим ключом, никогда не признавалась, что оставила себе копию после предыдущей señorа, жадной, которая пересчитывала бананы. Соледад закрыла глаза. Querida María, Madre de Dios y de todos nosotros…[399]

Ключ повернулся. Она подняла канистру с бензином.

Внутри часовня оказалась еще более устрашающей, чем тогда, когда она мельком заглядывала в замочную скважину. Она направила свет фонарика на пол, опасаясь смотреть по сторонам, боясь оглянуться. Девушка лежала на скамье, как спящая красавица из сказки. Она была привлекательной даже сейчас. Соледад почувствовала укол зависти, потому что девушка жила в Америке и могла путешествовать, менять любовников, как перчатки, тратить свои доллары на то, что приносило удовольствие. Американцы мало заботились о своих семьях, и именно поэтому Анна лежала без сознания, накачанная наркотиками, здесь, в часовне, и спасение ее было в руках мексиканской домработницы. Она могла оставить девушку здесь, не было ни единой причины спасать ее. И конечно же, на это были все причины. Вера без труда ничтожна.

Что-то треснуло. Она резко обернулась. Дьяволы, драконы, проститутки, блудливые испанцы воззрились на нее с вожделением. Кости на потолке свисали, напоминая перевернутые ножки ядовитых грибов. Чувствуя, как бешено колотится в груди сердце, она взвалила девушку на плечи, потащила ее к проходу. Та оказалась тяжелой, как туша. Прерывисто дыша, домработница положила девушку на пол, потом выругалась про себя, что теряет время. Но она снова подняла ее и вытащила за двери, упав без сил прямо возле выхода. Было темно. Она была одна. «Он застрелит и тебя тоже». Второй голос внутри нее, принадлежавший другой Соледад, храброй и доброй, которая обращалась за помощью к Пречистой, прошептал: «Тот, кто знает, как правильно поступать, но не делает этого, – грешник». Она сосчитала до десяти. С недавних пор это вошло у нее в привычку. Множество хороших вещей могли произойти между единицей и десятью. Вода закипела. Мясник принял у нее заказ. Она вспомнила, как сильно любила своего мужа, как одиноко ей стало бы без его прикосновений. Она могла решить, что простит его за то, что он влюбился в девушку, которая работала в магазине канцтоваров.

По спине пробежал жуткий холодок.

Кто-то шел прямо на нее. Вдалеке, где-то в горах Оахаки, завыла собака.

18 Садовник

Хьюго сел за кухонный стол в коттедже и достал канцелярские товары, которые купил в магазине много месяцев назад. Он зажег единственную свечу. Взял в руки ручку.

Mi niña de amarillo[400], хоть и много воды утекло с тех пор, как ты покинула Веракрус, моя любовь к тебе осталась прежней.

Он дотронулся до своей повязки. Доктор в государственной больнице не задавал вопросов. Ему было известно, как случаются такие вещи. Хьюго знал, что ему очень повезло остаться в живых, и, хотя Томас Мэлоун думал, что он уже мертв, Рейес был уверен в обратном. А наркобарон не остановится, пока не завершит начатое. Хьюго не имел права подвергать девочку опасности.