Танцуя с тигром

– Это самое красивое место, которое я знаю в Оахаке. Помнишь, ты спрашивала меня? Когда я был маленьким, здесь тренировались novilleros[234]. Я пробовал создать собственный музей. Я собирал наконечники стрел и перья. Когда-то я предложил Энрике заплатить за просмотр своей коллекции, но он избил меня и забрал то, что ему понравилось. Я беспокоился, что если не буду собирать эти вещи, то они навсегда исчезнут. Мне не хотелось ступать на землю, потому что я боялся раздавить муравья или примять цветок. Потом моя семья отправилась в путешествие в Монтеррей. Нам пришлось провести в машине три дня. Когда я увидел, как огромна пустыня, то расплакался. Что стоили мои усилия, если мир вокруг был таким большим? – Он пожал плечами и предложил Анне ломтик сыра. – А сейчас парни приводят своих девушек в… – Он неопределенно повертел рукой.

– Поэтому мы здесь, – повторила его жест Анна.

– Depende[235]. – Он пожал плечами и весело улыбнулся.

Солнце опускалось за горизонт. Теплые оранжевые пятна света усыпали небо, как шрамы. От вина у Анны внутри потеплело и стало мягко. В игривом настроении она увлекла за собой Сальвадора, бросив его к ногам, ее пальцы превратились в рога, а копыта рыли землю. Тореро ущипнул быка за вздернутый нос, взмахнул перед ним полой красного плаща. Отважный бык бросился в атаку, и тореро закружился со зверем, оставляя следы в дорожной пыли. Пуговицы на его рубашке мерцали, как блестки на traje de luces[236]. Вместе они танцевали свой танец под падающим солнцем, и толпа ревела, и женщины бросали на арену розы, и оркестр играл, и королева улыбалась, пряча улыбку за черным веером, под черной кружевной мантильей. Матадор не мог причинить вреда храброму животному. Он положил Анну на землю, вытер пыль с ее брови и приник головой к тяжело и часто вздымающейся груди. Мужчина, влюбленный в женщину, называет ее mi cielo[237]. Мой рай. Мое небо. В тот момент небо показалось раем и рай казался близким, как никогда прежде.

7 Садовник

Старуху было несложно отыскать. Одетая в черное платье и черный шарф, она вцепилась в проволоку забора скрюченными пальцами. Во дворе было грязно. Полно мусора. Мимо пробежала свинья, вся в кукурузных ошметках. Хьюго надел маску. Когда он открыл металлические ворота, женщина бросилась ему навстречу.

– Que Dios te bendiga y te guarde[238].

– Где маска?

Он увидел, как рождается ложь, сорвавшаяся с ее уст:

– Какая маска?

Он схватил ее за плечи и тряхнул. И тут же поразился ее хрупкости. Она была уже наполовину мертва.

– Не играй со мной, старая женщина. Твой малыш Педро украл у меня маску. У Рейеса.

Женщина выругалась, и в глазах ее запылал огонь:

– Он был хорошим мальчиком!

– Маску, женщина.

– Ты слишком поздно пришел, – прошипела она, брызгая слюной. – Она была проклята. Я вымыла руки после нее. Ты убил моего мальчика. Santa María, Madre de Dios, ruega por nosotros pecadores…[239]

Тигр бросился в ее лачугу, курятник, задний двор. Он рубил кустарники своим мачете. Он устал искать понапрасну.

Ничего не найдя, он снова схватил за плечи старую ведьму.

– В последний раз спрашиваю тебя. Где маска?

– Я продала ее американке.

– Какой американке?

– Той, которая водится с младшим Флоресом. – К женщине подбежала собака, и она погладила ее длинные уши. – Он был невинным мальчиком, который совершил ошибку. Мальчиком, которому нужна была мама. Я сразу избавилась от этой вещи. Он ничего мне не говорил. Я сама обо всем догадалась.

Тигр не мог больше слушать. Он с силой толкнул ее, прочь от себя, и старуха упала навзничь. Она ударилась головой об угол курятника и распласталась без единого слова, раскинув руки и ноги, как поломанный воздушный змей. Тигр опустился на колени рядом с ней. В мимолетном порыве нежности он приложил ладонь к ее лбу. Вернись, старушка, я не такой плохой, каким кажусь. А затем подумал: «Мне нужно позвать доктора», – но не двинулся с места.

Он смотрел, как она умирала. Она умирала, пока он смотрел на нее.

Он поднес палец к ее носу, чтобы убедиться наверняка. Смрад, исходивший от него самого, заглушил вонь свиньи и щелочи. Пес заскулил и стал рыть мордой под бедром своей хозяйки. По небу пролетела ворона.

Он встал и развел костер.

Ацтеки сжигали мертвых, чтобы ускорить их путешествие в загробный мир. Он был многим обязан этой старухе. Еще неделю назад он бы открестился от этого задания, но сейчас он не чувствовал ни страха, ни отвращения. Когда языки пламени взвились вверх, он оттащил тело женщины в огонь. Она была почти невесома. Ее черное платье надулось, как парашют, в восходящем потоке воздуха. Он увидел, как дух покидает тело старухи. Ее стенающий голос укутал его самого, будто саван. Мои любимые сыновья, все мы однажды умрем.