Танцуйте свою жизнь. Психологические эссе о том, как вернуть себе себя

За годы практики я перестала считать парадоксом тот факт, что люди, с которыми меньше всего счастливы другие люди, всегда начинают разговор с перечня своих жертв, принесенных ради того, чтобы с ними были счастливы. Это и в самом деле не парадокс, а обыкновенный факт: все они не имели реальной потребности в том, что делали. Они делали это только для того, чтобы заслужить любовь. А это так легко считывается даже самыми непроницательными.

Любовь состоит из взаимной добровольной потребности. В чем угодно. Хоть в ночью схомяченной сковороде жареной картошки, хоть в проведенном в постели воскресенье, хоть в круглосуточном уходе после операции, хоть в бутылке вина на последние деньги, хоть в совместном преодолении болезней, безденежья, больших и малых проблем.

Мы счастливы друг с другом только на уровне взаимной потребности и ни на чем больше. Именно поэтому там, где люди мучаются, страдают, изнурительно берут осадой кого-то, им искренне сочувствуешь, но понимаешь, что речь идет не о любви. Не существует потребности мучиться, страдать, изнурительно осаждать дорогого человека. Существует заблуждение, что в жизни, как в плохом кино и низкопробной литературе, счастье – это награда за жертвы и страдание.

И последнее. Быть может, несправедливое, но, увы, правдивое. Почему так отчаянно хочется убежать от тех, кто «живет ради тебя»? Только потому, что нет тяжелее ноши, чем чувство пусть и неосознанно, но навязываемой тебе ответственности за чужие жертвы, которых ты не просил.

* * *

Щедрость любви принять человека таким, каков он есть, – не про безлимитную вседозволенность, в которой принятие подразумевает то самое замызганное «полюбите нас черненькими». И не про то совсем, что от него ничего больше не требуется, кроме присутствия, потому как он по умолчанию ценен в любом своем проявлении.

Мало что так точно характеризует человека, как отношение к готовности другого принимать его любым. Потому что там, где принятием оправдывают любую свою подлость, – речь идет о большой духовной нищете, которую никто не собирается обогащать, даже не думает прикладывать хоть каких-то усилий. Ничего не надо с такими людьми.

Принятие для тех, кто бережен в процессе любого взаимодействия, и там, где нет преднамеренного причинения боли, нет выдачи себе разрешения на подрыв доверия, нет надежды на всепрощение.

Принятие для тех, кто дорос до ответственности за все, что от него исходит, и не имеет желания паразитировать своими «черненькими» проявлениями на том, кто не ставит ему условий, не обременяет контролем, не требует соответствия своим ожиданиям.

Принятие для тех, кто знает, какие горы можно свернуть, если в тебе не сомневаются, если тебе идут навстречу, если тебе прощают то простое, человеческое, что отличает нас всех от идеальных сказочных принцев и принцесс.

Принятие – это о любви, а в любви никто ни об кого ноги не вытирает. И этим все сказано.

* * *

Если женой, то счастливой, а не мудрой. Не мудрой в том дремучем градусе этого слова, в котором под мудростью цинично зашифровано доведение женщины до невроза, до обрушения физического здоровья, до психики в состоянии травмы, до уничтоженного самовосприятия.

Впрочем, обо всем этом она будет молчать, стиснув зубы. Потому что так учили: будь «мудрой» – промолчи, проглоти любую боль, «муж любит жену здоровую, а сестру богатую», стерпи, сделай вид, сыграй… Будь «мудрой» – сохрани хоть видимость семьи, обесценив травму от измены. Это ведь ничего. Это ведь не считается, если он не хочет разводиться, а хочет увеличить свою ценность за счет стоящих за ним в очереди женщин, каждая из которых несчастна.

Будь «мудрой», будь «шеей», ищи тайную власть – манипулируй, интригуй, контролируй, шмонай его телефон по-тихому. Воюй с соперницами, это ведь они, стервы такие, виноваты, а не тот, кто обещал тебе честность и верность.

Могу продолжить, но не буду: мерзко. И «мудрость» такая тоже мерзка, в какую добродетель ее ни упакуй, какими высокими целями ни оправдай, каким страхом нарушить ни обложи. Единственное, что я сказала бы в напутствие своей взрослой дочери, да и любой другой женщине, – это бежать без оглядки оттуда, где от нее пожелают такой «мудрости».

Я не знаю, о какой близости с мужчиной вообще может идти речь, если с ним нельзя открыто и прямо говорить обо всем. Если от него надо скрывать свои сомнения, болезни, страхи. Если его надо удерживать, не рассчитывая на его добровольное присутствие в паре. Если ему нельзя доверять. Если перед ним все время надо разыгрывать какую-то вечно со всем согласную амебу, которой ничего не в обиду и которая все перемелет на своей долготерпеливой мельнице. Я не знаю ни одного умного, образованного, цивилизованного и эмоционально зрелого мужчину, которого интересовала бы подобным образом «мудрая» женщина.