Танцующая на ветру

– Спасибо, дочка, спасибо! – У папы снова намокли глаза. – Никто мне не давал денег. Никогда! У Валюши не допросишься… И вот дочка, наконец, поняла, как тяжело жить ее папке… Понимаешь, когда вот тут… – Папа потер себе грудину, и я думала, что он опять заговорит о болезни, но он сказал о другом: – Вот тут все время о чем-то щемит, щемит… Мысли всякие, образы, эпитеты, метафоры… слова носятся… и все хочется плакать и думать о хорошем… А тут жизнь, грубая, неправильная… Унижения, оскорбления… Как у Достоевского! Все вернулось, все так похоже! А человек и не менялся! Понимаешь, дочка?

Я неуверенно кивнула.

– Ну, поехали?

– Куда? – удивилась я.

– В Москву!

– В Москву?! Сейчас?

– Ну да, ведь мы только полдела сделали! Успеем, все сегодня успеем! Вот Валюшка-то обрадуется!

– Папа, у меня занятия в училище, я и так первую пару пропустила…

– Ничего, для дела не страшно! – легко ответил папа, решительно взяв меня под руку. – Пойдем, а то скоро электричка, как раз скоростная, всего с тремя остановками идет, надо доехать, успеть! Я узнал расписание. Мы с Борисом все узнали. Так-то, дочка! С папкой не пропадешь!

Я просто не успевала за переменами папиных мыслей и настроения. Только что просил денег, потом жаловался, вспоминал Достоевского, чем очень меня насторожил – значит, не такой он глупенький, каким прикидывается, а теперь тащит меня и куда – в Москву!

– Но…

– Давай, давай! Смелее! Так вот и бывает! Встанешь утром, не знаешь, что ждет тебя вечером… Я иногда утром думаю – а вот вдруг вечером мне позвонят и скажут – ваши стихи издают отдельным томом… С золотыми буквами… И еще вам заплатят сто тысяч… Только согласитесь у нас публиковаться… А я им, значит… «Подумаю! Может, и не соглашусь еще! Душой не торгуют!» Понимаешь, дочка? А где остановка тут у вас?

Не очень уверенная, что я правильно все делаю, я все же согласилась поехать в Москву с папой. Потому что вдруг почувствовала, что у меня есть родственник, самый близкий. Я понимаю теперь, почему Лена так переживает о своей матери, постоянно о ней говорит, ругает то ее, то Якупа, то их вместе, и говорит-говорит… Потому что у нее есть близкий, родной человек рядом. Плохой, хороший – не важно. Родной. Это как будто часть нее самой. Только отдельно. Не знаю, как объяснить, но я это почувствовала. И поэтому поехала с папой. Даже не из жалости и не потому, что поняла, что Валюша его со свету сживет. Но и поэтому тоже.

На вокзале я чуть отстала от папы, услышав знакомый голос. У киоска, в котором можно выиграть мягкую игрушку, стоял Паша Веселухин, сосредоточенно пытался достать «одноруким пиратом» розового то ли зайчика, то ли котика и вслух рассуждал, уговаривал игрушку нормально себя вести, то ласково, то матом… Я видела, как он раз подцепил, два, зайчик-котик свалился. Паша, не сдаваясь, заплатил еще, снова поехала эта механическая «рука», снова опустилась на котика, снова тот соскочил… Я подошла к Паше и подергала его за куртку.

– Паш…

Паша, как от удара током, дернулся, повернулся ко мне с совершенно ошалелыми глазами.

– Ты?.. Т-ты?

Он так чему-то удивился или перепугался, что я сама отступила от него на шаг.

– Ну я… А что ты так удивляешься?

– А… я… ты… Это… ты…

– Сосредоточься и попробуй еще раз, – посоветовала я Паше.

– А-а, да… – Паша послушно повернулся к автомату, стал шарить в кармане. –Кажется, все… – Он виновато посмотрел на меня и еще раз проверил карманы.

– Я вообще-то не это имела в виду. Снова скажи, что хотел. Ты один? А где Дашка?

– А чё она должна со мной быть? – Паша независимо пожал плечами. – Я… Это… Руська… – Паша, всегда отличавшийся непредсказуемостью и крайней смелостью в поступках, вдруг шагнул ко мне, схватил меня за плечи и так сжал, что у меня что-то скрипнуло в позвоночнике.

– Паш… – Я попыталась высвободиться, да не тут-то было! Паша держал меня крепко, выглядел при этом жалко и одновременно самодовольно.

Я принюхалась. Паша курит, это не секрет. И Паша довольно сильно душится. Почти что женатый человек, понятное дело!

– Зачем тебе игрушка?

– Так это… Я тебе хотел игрушку…

– Мне? Мне?! С чего бы это? – Я все-таки осторожно выскользнула из его рук.

Паша растерянно похлопал перед собой большими неловкими руками. Как-то он еще подрос, что ли… Мальчики ведь растут до двадцати пяти лет, особенно глупые… Как будто их организм думает – вот вырасту, может, чуть поумнею, жить легче станет. Потому что Паше от его глупости очень тяжело живется.

– Ты… это… – Паша побурел и стал смеяться.

Так, ясно. Живет он с Дашкой или не живет, а особо не повзрослел.

Я присмотрелась. Выглядит Паша неважно. Мешки под глазами, кожа помятая, нечистая, брился дня два назад, одежда грязноватая, ботинки не мыл с прошлой зимы…

– Чё? – Паша нервно отряхнулся под моим взглядом. – Чё не так?

– Да все не так, Паша. Где Даша твоя?

– Чё? Не моя она! Я… это… вообще… с Толяном теперь буду в комнате… Хочешь, приди, посмотри!..

– Не хочу.

– А ты чё здесь?