Танцующая на ветру

Я присела к круглому столу, стала есть, стараясь потише откусывать холодный подсохший хлеб, который я нашла в холодильнике. Маша отвернулась.

– Раздражает? – спросила я.

Маша покачала головой.

– Раздражает все. Но ты ешь. Ешь, пожалуйста. Останешься у меня ночевать? Или нет, не надо.

– Как тебе лучше.

– Лучше посиди со мной и уйди.

– Хорошо. Завтра легче будет.

– Я не хочу, чтобы становилось легче! Я не хочу забывать маму!..

– Тебе не надо ее забывать. Я же свою не забыла. Но ведь надо жить.

– Я не знаю, как теперь жить. Во всем – она. В каждой вещи, во всем.

– Ты думай, – осторожно сказала я, – что она просто ушла. Поначалу так думай. А потом поймешь, что она есть, с тобой, но просто ее не видно.

– Я с ума так сойду, – покачала головой Маша.

– Нет, не сойдешь.

– Попробовать?

– Попробуй. Мне как раз было очень плохо оттого, что меня из дома увезли. Все вокруг было чужое, ужасное, холодное… А дома все равно лучше.

– Это бабушкин дом… – проговорила Маша. – Хотя я здесь привыкла.

– Ты поедешь в Москву, когда окончишь школу? – спросила я, хотя видела, что Маше трудно говорить о постороннем. Но я решила попробовать немножко расковырять этот ее плотный кокон горя.

– Мама говорила – надо ехать, поступать в хороший вуз… – прошептала Маша и стала плакать. Слез у нее не было.

Я сходила на кухню и налила ей большую чашку чаю.

– Садись за стол. Пей.

Маша помотала головой.

– Не хочу.

– Пей.– Я подошла к ней и протянула ей чашку. – Бери, пей. Будет, чем плакать.

Маша подняла на меня измученные глаза.

– Ты что?

– Ничего. Нам же надо плакать, мы так созданы. А тебе нечем плакать.

Маша вдруг слабо улыбнулась.

– Какая ты…

Я погладила ее по плечу.

– Надо будет приспособиться к новой жизни. Я тебе помогу, чем смогу.

Моя подружка кивнула.

– Иди, а то поздно будет.

Я подумала, не рассказать ли ей хоть что-нибудь из моих последних событий и встреч.

– Я вот думала, что дедушку нашла… – осторожно проговорила я.

– У тебя есть дедушка? – устало спросила Маша.

– Помнишь, я тебе говорила, народный артист…

– А… – Маша равнодушно кивнула, складывая и снова разворачивая совершенно мокрую салфетку. – Хорошо.

Мы помолчали. Я не знала, что еще сделать, поэтому стала мыть чашки, убираться на кухне.

– Не надо, пожалуйста… – попросила Маша. – Пусть так все будет.

– Ты завтра все это уберешь?

– Нет. Я ничего не буду делать.

– Машенька… – Я села перед ней на корточки. – Я, знаешь, как часто говорила себе, когда была маленькая: вот подумай, приятно ли было бы маме на тебя сейчас смотреть на такую?

Маша отвернулась.

– Я понимаю, у тебя есть опыт сироты, Руся, но я не хочу быть сиротой. Еще несколько дней назад все было по-другому… Как это могло быть? Как? Почему? За что?

Маша стала раскачиваться и глухо стонать. Я попробовала обнять ее, но она вырвалась.

– Нет, не надо. Ничего не надо. Уходи. Я тоже хочу умереть. Я не смогу. Я совсем одна теперь.

– Я тоже была одна… – тихо, но внятно сказала я.

– Молодец! Молодец! – крикнула вдруг Маша. – Ты, Руся, молодец! Ты – сильная! Ты пример! У тебя все будет! Ты – танк, прешь по жизни танком! Ты – паровоз! А я – нет! Нет!!! Я не смогу! Это несправедливо, так не может быть! Почему это именно с моей мамой случилось? Ты не представляешь, сколько она вынесла, пока болела бабушка! Чего только тут у нас не было! Ты же помнишь, бабушка уже все забыла! А мама не хотела ее в больницу отдавать, чтобы ее там обкалывали… Мама все терпела, сама ее поднимала… Бабушка кричала на нее, дралась иногда… Газ забывала выключить… Воду лила прямо на пол… И всякое такое было, что не расскажешь… А теперь вот… – У Маши закончились силы, она легла ничком на подушку на кровати и замерла.

Я в нерешительности стояла рядом с ней. Что мне сделать? Что надо делать в такой ситуации? Я плохо помню то время, когда умерла моя собственная мама. Помню бесконечные темные дни, кто-то приходил, уходил, какие-то люди, появился папа, ушел, появлялись женщины, которых я не знаю… Они вешали темные тряпки по всему дому, потом снимали эти тряпки… И все это было как будто без звука… И потом сразу – детдом. Помню дорогу в детдом, долгую, в серый промозглый день, мы ехали с какой-то женщиной, она все ела и ела, всю дорогу ела – бутерброды в салфетках. И я помню эти промасляные салфетки, которые она то и дело откусывала и выплевывала. И рассказывала мне что-то. Говорит и ест, ест, ест… и достает кусочки салфетки изо рта…

Я вынесла ведро из-под раковины, помыла пол на кухне, в тесной темноватой прихожей – дом Машиной бабушки очень старый, построен, скорей всего, сразу после войны или, может быть, даже пережил Великую Отечественную.

За мной все это время наблюдал Машин рыжий кот, который вел себя осторожно и скромно. Я поискала его миски, налила воды, положила еды, которую нашла в холодильнике, он сразу все жадно съел и выпил.

– Маша… – Я подошла к своей подружке, которая так и лежала ничком. Я видела, что она не спит – она медленно водила рукой по полу. Туда-сюда, туда-сюда… – Завтра нужно пойти в школу.

– Нет. – Маша повернулась и посмотрела на меня. – Уйди, пожалуйста.