Танцующая на ветру

– Зачем мне в другую сторону? – удивилась я.

– Так хоть куда-нибудь доедешь. А там в тепле подождешь да и пересядешь. Деньги есть?

Я кивнула.

– На. – Он пошарил в кармане и протянул мне сушку и пятьдесят рублей.

Я видела, что он давал от души, поэтому сразу взяла. Конечно, сушку эту лучше не есть – она лежала в кармане вместе с деньгами. А пятьдесят рублей не были похожи на милостыню. Это что-то другое.

– Спасибо, – искренне сказала я.

«Обманули, обманули!», – радовался мой внезапно проснувшийся бес. «Да заткнись ты!» – попросила я его. Ничего не понимает. Мне правда было радостно, только от чего-то другого, не оттого что я так ловко обманула доверчивого охранника.

И еще у меня скребло на душе, потому что я одновременно представляла себе Любу, дрожащую от холода в какой-нибудь дыре, где она прячется (думать, что с ней произошло что-то очень плохое, я не могла), и Машу, которая сидит одна в темной комнате и, закрыв себе рот, качается на кровати. Мне надо любой ценой сегодня добраться до Маши. Даже если она не захочет, чтобы я ночевала у нее, как-то ее приободрить. Я знаю, что должно пройти время, чтобы утихла такая боль. Но это время – страшное. Никак его легче человеку не сделаешь. Просто можно быть рядом.

Я попыталась определить, где я нахожусь, но навигатор не включался, Сеть была не очень. Тогда я включила ролик, который мне послал Андрей (я успела его скачать, пока была в доме), и пошла по дороге под музыку.

«Кого нету, того жаль…» – пела неизвестная мне певица теплым, переливчатым, каким-то совершенно необыкновенным голосом. Какая интересная песня… Какой интересный выбор… Какой удивительный человек – Андрей… Как бы мне не хотелось в нем разочароваться, как я разочаровалась в Викторе Сергеевиче, как почти разочаровалась в отце Андрее… От неожиданной мысли я пошла медленнее. А все уже – что сказано, то сказано. Кто-то сказал это внутри меня. Тот, кто все анализирует, пока я живу, верю, бегу, не отвечаю, надеюсь, жду… А кто-то – анализирует. И вдруг однажды говорит: все, разочаровалась.

Я услышала звук машины, на всякий случай шагнула за дерево, которое росло близко к дороге. Прекрасные Фросины ботиночки даже не думали промокать. В них было удобно и тепло. Спасибо, Фрося, за ботиночки. Представляю, как она сейчас там беснуется… Главное, чтобы не выгнали из-за меня этого охранника, который все-таки меня отпустил, пожалел. Хоть и пришлось ему немного наврать, что вызвало такое возмущение моего либерального беса. Почему либерального? – улыбнулась я сама своим мыслям, провожая взглядом большой джип с темными стеклами, от которого я, молодец, спряталась. Потому что беспринципного. Потому что полная свобода – это отсутствие принципов. Как у моего беса – говорит, что на ум придет.

Я подсчитала, сколько здесь может быть километров до города. Ехали мы с Фросей очень быстро. Скорость могла быть километров семьдесят, наверное… Или больше… Я видела ограничение скорости «40», которому Фрося показала язык и фыркнула, значит, мы ехали быстрее. Не сто же у нас была скорость… Я плохо хорошо разбираюсь в этом. И ехали мы минут двадцать. Значит, как минимум двадцать километров мы проехали точно. По зимней дороге пешком это будет четыре часа. А что делать? Не садиться же в сугроб…

Я шла, наверное, около часа. Сильно устала, съела весь хлеб, который взяла у Фроси, немного подкрепилась, но все равно сил у меня было не очень много. Когда из-за поворота впереди показались фары, я сначала подумала, что это опять джип и шарахнулась в сторону, а потом поняла, что это автобус, и стала махать руками, но наперерез автобусу не пошла. К сожалению, он проехал мимо, наверное, не увидел меня.

Я прошла еще около часа, шла теперь уже гораздо медленнее. Телефон стал садиться, поэтому я больше музыку не включала. Идти было страшно. Если Фросе ловят в лесу лосей на обед, то наверняка здесь есть и волки. Вокруг нашего детдома были… Каких только историй мы не рассказывали друг другу об этих волках… На малявок очень действовало. Мне лапу показывали в первый год, когда я приехала в детдом, ужасную, сгнившую изнутри, ободранную. Потом эту лапу подложили учительнице в школе, Вульфе, той самой, которая дико ревновала меня к Виктору Сергеевичу, и, к сожалению, больше лапа к нам не вернулась.

Некстати стал звонить Паша. Я удивилась и насторожилась. Он звонит мне крайне редко, мы вообще обычно друг другу никто не звоним, ведь можно писать. Напился, наверное, и звонит.

– Руся… это… Руся… – Пашин голос был непривычно взволнованный. И трезвый. Не взвинченный, не бешеный, а просто взволнованный, как у нормального человека, который не бьет стены руками до крови и не колотит окна у закрытого магазина.

– Привет, Паша.

– Ты где?

Я вздохнула. Все, как обычно. Вот тебе и нормальный человек с нормальным голосом.

– Что ты хотел?

– Руся… Это… Тут Даха… Это… Не знаю… Это…

Я не понимала, связь прерывается или Паша вообще ничего сказать не может.

– Что, Паша? Говори четко!

– Она не хочет врача… А у нее это…

Я поняла, почему у Паши такой необычный голос, он не орал, а говорил приглушенно.