Танцующая с бурей

Юкико посмотрела на нее стальным взглядом, не говоря ни слова. Сжатые в кулаки руки на коленях, стиснутые челюсти, неподвижная, спокойная, как полночь. Мичи молча встретила ее взгляд, и слабая мрачная улыбка изогнула края ее губ.

– Вижу, что готовы, – кивнула она.

На третью ночь, когда она готовилась выскользнуть через тайный ход под крышей, Юкико услышала взволнованные приглушенные голоса за дверью своей спальни. Подкравшись поближе, среди лязга и шипения о-ёрой она смогла различить три мужских голоса. Два первых принадлежали ее новым охранникам, их тон был жестким, вызывающим. Когда она узнала третий голос, сердце ее замерло.

Дверь распахнулась, и на пороге появился он: кимоно из темно-красного шелка, расшитого золотом, за поясом оби – чейн-дайсё, длинные волосы стянуты в обычный хвост на затылке, в прекрасных глазах цвета морской волны отражается мерцающий свет круглых ламп.

– Хиро, – выдохнула она.

Он оглянулся через плечо, прикрыл кулак ладонью и поклонился своим собратьям из Элиты. В глазах самураев впервые за три дня мелькнуло нечто, похожее на сочувствие, и мужчины, не говоря ни слова, отвернулись и закрыли за ним дверь.

Она пересекла комнату и бросилась в его объятия, прежде чем он успел что-то сказать, крепко прижалась к груди, обхватив руками так сильно, что испугалась, как бы не сломать ему ребра. И когда их губы встретились, когда его руки коснулись ее тела, на короткое опьяняющее мгновение все мысли о тайных ходах под крышей, о соловьиных полах и кленах вылетели из ее головы. Остался только свежий запах его пота, слабый вкус саке на его губах, и сладкая дрожь внутри от его прикосновения. Под его руками шелк, скрывавший ее тело, тихой волной скользнул на пол. Когда их тела слились воедино, она закрыла глаза, страстно выдохнула его имя и забыла, как звучит ее собственное.

Утолив страсть, она положила голову ему на грудь в душной темноте и вспомнила все. Чувство вины тут же подняло голову – невидимый яд тонкой струйкой проник в прохладный горный ручей, превратив его в черный поток, как реки, текущие через сердце Кигена. Она подумала об отце и Буруу, которые страдают в заточении. О Кине, который без сна и отдыха трудится за верстаком. И даже о Хиро, который лежит рядом с ней, не подозревая о заговоре, сеть которого плетется у него под носом. И тогда, уютно устроившись в тепле его рук, она вдруг почувствовала себя в полном одиночестве.

– Поскорей бы убраться отсюда, – прошептала она.

– Неужели я такой ужасный? – приподнял бровь Хиро.

– Нет, конечно, – она улыбнулась, целуя его. – Но все остальное… всё вокруг кажется мне… грязным, запутанным. Здесь так много хитросплетений и ложь на лжи, – она покачала головой. – Я чувствую, как это все липнет ко мне. Меняет меня, превращая в нечто, чем я не хочу быть. Все здесь пропитано ядом.

– Ты побудешь здесь какое-то время. Постарайся с пользой провести это время. Как только сёгун успокоится, я попрошу у него разрешения ухаживать за тобой. Я отправил письмо своему отцу…

– Ухаживать за мной? Зачем, черт возьми?

– Чтобы я мог быть с тобой, – он нахмурился и привстал, опираясь на локоть.

– Хиро, ты и так со мной, прямо сейчас, – засмеялась она, снова целуя его.

– Чтобы я мог встречаться с тобой на людях, – он посмотрел ей в глаза. – Придя сюда без разрешения, я рисковал жизнью, Юкико. И ладно, если бы только своей. Ею я рисковал бы снова и снова, чтобы держать тебя в объятьях. Но мои товарищи, которые охраняют тебя. Слуги, которые сделали вид, что не заметили меня? Мы подвергаем опасности и их жизни, встречаясь тайно. – Он взял ее за руку и провел большим пальцем по костяшкам пальцев. – И, кроме того, я хочу, чтобы люди знали, что ты – моя. Я не хочу скрываться, прятаться по углам, как вор. Это позорит нас обоих.

– Боже, кого это волнует, что думают другие? Все, что имеет значение, – это мы с тобой.

– Это неправда. Мы должны думать о наших семьях. Наших званиях. Я присягнул верно служить Йоритомо-но-мие.

– Я знаю, Хиро.

– Тогда ты должна знать, что прежде всего я – его слуга. Я живу и умру согласно Кодексу Бусидо. Я должен держать свою клятву.

– Клятва лжецу – вовсе не клятва, – пробормотала она.

– Что ты сказала?

Вздохнув, она села, накинула тонкое кимоно на плечи и выскользнула из кровати. Шлепая босыми ногами по полированным доскам, она подошла к крошечному окну и остановилась, глядя в темную ночь Кигена. В конце лета краски потускнели. Скоро наступит осень, а потом мир погрузится в холодную зимнюю глубь. Поймет ли он ее, стоя у этого окна в одиночестве? Надо ли ей говорить, что она ускользнет задолго до первых снегопадов?

Она оглянулась на него, обхватив себя руками.

– Ты хороший человек, – сказала она. – Но ты не знаешь ничего о своем хозяине. Если бы знал, возможно, не стал бы ему подчиняться.

– Без клятвы, без господина самурай – ничто. Честь и честность, уважение и верность – это кодекс воина. В первую очередь я – самурай, Юкико. Я должен умело орудовать мечами, длинным и коротким, и должен быть готов умереть. Вот моя цель.