Танцующая с бурей

Только через час ей удалось выбить искру своим клинком и разжечь костер. Буруу поймал еще двух форелей и положил их у входа в пещеру. Приготовленные на костре, они были превосходны. В Кигене ничего подобного она даже не пробовала. Ни горького запаха лотоса, ни привкуса гнили. Чистая сладкая мякоть и сок, блестящий на пальцах и губах. Она вздохнула, глядя в темноту, и снова подумала об отце.

За ее спиной Кин пришел в себя, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы. Несколько секунд он дико оглядывал пещеру со страхом в глазах. Она повернулась к нему, бледному и изможденному, в слабом свете огня.

– Как ты себя чувствуешь, Кин-сан?

Он взглянул на нее. Моргнул, сфокусировал взгляд, и его дыхание стало немного медленнее.

– Хочется пить, – сморщившись, он сел ровнее. – Больно.

Она достала металлический контейнер, снятый с его растерзанного атмоскафандра, наполнила его речной водой и протянула мальчику. Кин облизнул свои обожженные губы и выпил все до капли, не останавливаясь, вздохнув после последнего глотка.

– Где моя кожа? – Его взгляд был беспокоен.

– Я спрятала ее. За камнями выше по течению.

– В ней маячок, – он снова вздрогнул, руки повисли в воздухе, словно он боялся коснуться ожогов на лице. – Он а-активируется в случае ее к-катастрофического повреждения. Гильдия будет меня искать.

– Мы подумаем об этом позже. Прямо сейчас нужно, чтобы тебе полегчало. Еще обезболивающего? Немного осталось.

– Нет, – покачал он головой. – Я больше н-не хочу спать.

Он дотронулся до повязки на груди и горле, захрипев от боли. Лоб блестел от пота, его знобило. Юкико видела страдание в его глазах.

– А почему ты не хочешь спать? – спросила она.

– П-плохие сны.

– О чем?

Он снова покачал головой, ничего не ответив.

– Тебе больно, Кин-сан. Тебе надо отдыхать.

Он сглотнул, снова облизнув губы. Глаза его зажглись светом.

– Ты меня разбудишь? Если я увижу сны?

– Я не понимаю.

– Да и не надо понимать.

– Чего ты так боишься?

– Об этом запрещено говорить.

– О боги! – Она повысила голос, и раздражение пересилило жалость. – Кин-сан, оглянись вокруг. Ты находишься у черта на куличках, наполовину обгорел, и ты не можешь довериться человеку, который помогает тебе выжить.

Он долго смотрел на нее. Огонь трещал и плевался искрами, а снаружи голодным волком выл ветер. Тяжело вздохнул.

– Накануне тринадцатилетия всех гильдийцев заставляют курить л-лотос. М-много курить, до галлюцинаций. К-кошмаров. Они называют это «пробуждение». – Он провел рукой по глазам. – И после этого нам каждый вечер снятся сны о том, что мы видели под воздействием лотоса. Это то, что будет.

– То, что будет?

– Х-хай.

– Ты имеешь в виду будущее? – Юкико подняла бровь.

– Х-хай.

– …И что ты видел?

Лицо мальчика побелело так, будто он увидел привидение, и он уставился на потрескивающее пламя, прошептав:

– Я н-не могу об этом говорить.

– Давай угадаю, – она закатила глаза. – Это запрещено.

– Нет, – он снова посмотрел на нее и покачал головой. – Это ужасно.

Юкико смотрела на него в мерцающем свете, ища ложь в его ярких глазах, но видя лишь боль и страх. Наконец, она кивнула и подняла шприц.

– Если я замечу, что ты видишь сны, я тебя разбужу.

– …Хорошо, Юкико-чан, спасибо.

Она вонзила иглу ему в тело, и он замер, словно зачарованный. Лицо под воздействием лекарства менялось, боль отступала. Он откинул голову назад, к стене пещеры, глядя на нее из-под опущенных век.

– Я знаю, кто ты, – выдохнул он, оцепенев.

Она моргнула, откинув с лица влажные волосы.

– Что?

– Я вижу тебя с ним, – Кин кивнул на вход в пещеру, и ресницы его затрепетали. – С арашиторой. Вы так смотрите друг на друга. Ты разговариваешь с ним, не произнося ни слова.

Юкико почувствовала, как страх скручивает узлом ее живот, и сердце стучит по ребрам. Рот высох, как пепел у подножия Пылающих камней. Она почувствовала холод своего танто на спине.

– Я знаю, кто ты, – Кин нахмурился, пытаясь задержаться в этой реальности, пока его не накрыло бархатистой химической дымкой. – Но не бойся. Я н-не скажу им. Н-никогда никому не скажу. Н-не позволю им причинить тебе боль. Обещаю, Юкико.

Она встретилась с ним взглядом и смотрела, как танцует огонь в его расширяющихся зрачках. Прошли долгие мгновения, секунды пролетели, как часы, когда ее сердце, наконец, успокоилось, страх в животе медленно растворился. Позади него на стене и у него под глазами мелькали тени.

Он улыбнулся ей. Она поверила ему.

– Ты такая красивая, – сказал он.

Щеки ее покраснели, и она отвернулась к костру, где лежал последний кусок форели.

Это все лекарства, сказала она себе. Он не понимает, что говорит.

– Гильдиец никогда не сможет жениться на девушке-хаданаси, – он нахмурился, пытаясь сосредоточиться. Обезболивающее уже овладело им. – Когда ты отдашь арашитору, Сёгун спросит, чего ты хочешь… может, ты попросишь его освободить меня?

Юкико повернулась к нему. Между ее бровей залегла темная складка.

– Как было бы хорошо, – его глаза уже закрылись, когда он прошептал. – Быть свободным…

Она долго смотрела на него с жалостью.

– Хорошо? Это невозможно.