Танцующая с бурей

– Но кёдай «Сияющей славы» сообщил мне, что ты был наг, когда его войска обнаружили тебя. Ты был без кожи. В обществе девушки-хаданаси.

– Огонь, – Кин тяжело сглотнул, – повредил мою кожу. Пришлось ее снять – это было неизбежно, Сятей-гасира.

– Это прискорбно, Киоши-сан. – Сятей-гасира мотнул головой, и идеальные застывшие черты исказились пугающими тенями в красных отблесках. – Компрометация. Потеря доброго имени. Твоему отцу было бы стыдно увидеть, как его благословенное дитя упало так низко. Я рад, что он не дожил до этого дня. За такие проступки наказывают. Даже таких сятеев, как ты. В назидание другим сятеям. Тебя ждет наказание.

Кин глубоко вздохнул, пытаясь успокоить сердце, пытавшееся вырваться из груди.

– Я понимаю.

– Но наказание может быть смягчено милосердием. Возмездие за твое преступление может быть уменьшено благодаря твоему сотрудничеству.

Кин уже знал, что они попросят. На самом деле это была не просьба – это был приказ. И выбора у него не было. Он глубоко вздохнул, пытаясь вспомнить вкус чистого дождя, ощущение прохладного горного бриза на лице, черный шелк ее волос, струящихся на ветру. Затем он с трудом произнес слова, которые ему совсем не хотелось произносить.

– Что я должен сделать, Сятей-гасира?

– Девушка, с которой тебя нашли. Та, что приручила арашитору.

– Хай?

Нависающая над ним фигура наклонилась ниже.

– Расскажи мне все, что знаешь.

27. Аромат глицинии

Тюрьма была вонючей выгребной ямой с жирными каменными стенами и затхлым воздухом. Забытая дыра, в которую правосудие Кигена всыпало преступников, оставшихся в живых после битв на арене или ожидавших казни – жалкие счастливчики. Крошечные камеры с чугунными решетками и сгнившей соломой на полу были набиты должниками и убийцами, мелкими воришками и бандитами. Ни солнечного света. Ни воздуха. Черствый хлеб, черная вода и голый камень вместо подушки.

Охранник у ворот бросил один взгляд на Хиро в золотой накидке, в шипящих и лязгающих доспехах о-ёрой, достал ключи и открыл ворота в тюрьму. Он двинулся вперед по сырому коридору, покачиваясь и оглядываясь через плечо каждые несколько футов, будто хотел убедиться, что они все еще следуют за ним. Он вел их вниз по извилистой лестнице в вонючую тьму. Свет факела в руке охранника распугивал мелких крыс, разбегавшихся из-под ног в разные стороны. Более крупные особи с хвостами толщиной с большой палец Юкико застывали на месте и вызывающе визжали. В одной из камер лотосовые мухи, жужжа, копошились в зловонном трупе. Юкико прикрыла рот и отвела глаза.

Охранник остановился в глубине тюремных недр, указав на дверь камеры в конце коридора. Махнув головой в сторону Хиро, он молча передал ему факел и отступил на почтительное расстояние. Юкико повернулась к железному самураю, кивнув в сторону камеры.

– Мне бы хотелось остаться с отцом наедине, лорд Хиро.

Он поклонился, вибрируя шестернями, с шипением выбрасывая дым чи.

– Как пожелаете, госпожа.

Медленно и тяжело ступая, она подошла к камере с высоко поднятым факелом. Сердце ее разорвалось от жалости, когда она увидела в клетке бледную сгорбленную фигуру, облаченную в рванье с пятнами рвоты. Серая землистая кожа, покрытая каплями пота. Тело дрожит и корчится в судорогах из-за отсутствия лотоса. Зубы стучат, подбородок прижат к груди, руки сложены на коленях – полностью погружен в собственный ад.

Юкико подошла ближе, но он даже не шелохнулся при приближении света.

– Отец? – рыдание замерло у нее на губах, горло перехватило.

Она опустилась на колени перед дверью камеры, закрепив факел между решетками. Блики света поползли по татуировкам Масару, и девятихвостый лис, казалось, затанцевал среди теней. Она протянула руку между прутьев, желая дотронуться до него. Из отхожего ведра в углу пахло так, что ее чуть не вырвало.

– Отец, – повторила она громче.

Он медленно поднял голову и прищурился на свету. На лицо грязными пучками свисали седые волосы. Сквозь маску отчуждения пробились признаки узнавания. Глаза его раскрылись, он моргнул и слегка приподнялся.

– Юкико? – прошептал он, подползая к ней по грязным камням. – Господь Идзанаги, забери меня к себе. Это и правда ты? Или еще одна галлюцинация?

– Это я, папа, – и хотя слезы ручьем катились по щекам, она попыталась улыбнуться, сжимая его руку между решетками. – Это я – твоя Ичиго.

Лицо его вспыхнуло от радости, поборовшей боль и засиявшей в глазах.

– Я думал, ты погибла!

– Нет, – она сжала его руку. – Я спасла его, отец. Арашитору. Он здесь, со мной.

– О боги…

– Где Касуми? Акихито?

– Ушли, – он покачал головой и опустил взгляд. – Я приказал им бежать, пока мы не дошли до городских ворот. Я знал, что гнев Йоритомо будет ужасен. Ямагата…

– Я знаю. Знаю, что Йоритомо сделал. С Ямагатой. С нами. Я все знаю, папа.