Танцующие девушки

Она пришла в школу, наивно полагая, что учителя и другие работники в первую очередь заботятся об учениках. Эта иллюзия разрушилась во время первого педсовета, когда она наблюдала, как два других учителя чуть ли не дрались из-за потенциальной новой вакансии. У каждого были свои приоритеты, и ученики числились далеко не первыми. Казалось, что образованию выделяют средства в последнюю очередь, поэтому школам никогда ничего не хватало. А это приводило к бесконечным баталиям за распределение ресурсов между отделами, за определение того, кого и когда нанимать, кто получит доступ к классам и оборудованию. Быстро создавались альянсы для продвижения на административные посты определенных людей, обещавших выделить ресурсы тем, кто будет их поддерживать. Причем для продвижения в обход других, гораздо более квалифицированных кандидатов. Почти никто не заботился о том, куда действительно нужно было выделять средства, а те, кто хоть как-то об этом думал, оставались в стороне одни и без поддержки. Их наказывали за то, что они «всё усложняли», и обходили стороной, когда приходило время для каких-либо наград за заслуги, хотя у них были самые высокие показатели. Её научный руководитель в аспирантуре советовал ей не высовываться и сосредоточиться на преподавании, но даже это воспринималось как принятие чьей-то стороны. А когда она попробовала эту тактику, их завуч рассердился за то, что она не слишком активно агитировала за их отдел.

Вся ситуация достигла апогея, когда шесть месяцев назад в школу прибыла группа внешних аудиторов, чтобы провести рядовое расследование. Когда Эмили спросили о неопределенном распределении нескольких спорных «мешочков с деньгами», вместо того чтобы прикинуться дурочкой, она, вместе с двумя другими учителями, честно рассказала о том, как использовались эти средства. Директор и завучи рвали и метали, и все трое учителей стали изгоями. Тем не менее до сегодняшнего дня Эмили цеплялась за надежду, что даже если они не уважают её моральный выбор, её квалифицированное преподавание и преданность ученикам все-таки будут обеспечивать необходимое уважение и поддержку со стороны начальства.

Но, может быть, это всё паранойя, может быть, Джойс говорит совсем не об этом? Эмили с последней надеждой попробовала ещё раз, её слова казались тихими и несерьёзными сквозь барабанную дробь её сердца.

— Нет, подожди минутку. Эта женщина угрожала мне, что придумает историю и придёт ко мне домой. Я здесь жертва.

— Что ж, завтра мы вызовем представителя твоего профсоюза, и ты подашь на неё жалобу. Но, насколько я понимаю, будет твоё слово против её. И нашей важнейшей задачей — которую ты, несомненно, разделяешь — является защита детей, — констатировала Джойс и встала из-за стола.

Мысль ясна. Может, Эмили и наивна, но она может прочесть послание на стене, когда оно написано кровью.

Глава одиннадцатая

Эмили барабанила по двери на час позже, чем обычно. Никто не удосужился поднять голову. Она положила свой портфель и стопку книг и заглянула через окно в гостиную. Её муж, Эдди, завороженно уставился в экран телевизора, по которому показывали хоккей, как обычно. Сюзанна, её старшая дочь, развалилась в кресле, что-то печатая в телефоне. Уэйда, ее сына, вообще не было видно, наверное, он у друзей.

— Привет, — сказала Эмили, неуверенная, кому говорит.

— Привет, — ответил Эдди, не отрывая взгляд от экрана. Сюзанна промолчала.

Эмили зашла на кухню, чтобы помочь с тем, что они начали готовить к ужину. Никаких кастрюль или сковородок на плите, ничего в духовке, лишь оставшиеся грязные тарелки после завтрака «скрашивали» обстановку. Она развернулась на пятках и зашагала обратно в гостиную.

— Эдди, ты не получил моё сообщение?

— А? — произнес муж, глаза которого все также были приклеены к игре.

— Я спросила, ты получил моё сообщение?

Никакого ответа.

Эмили встала между ним и телевизором. Он наклонился влево, и она шагнула вместе с ним. Он наклонился вправо, и она опять шагнула за ним. Мы что, в какой-то дебильной комедии?

— Какой сообщение?

— То, в котором я говорила, что задержусь, и вам надо начинать готовить ужин без меня.

Наконец-то он посмотрел прямо на неё, и его скорченное лицо разгладилось.

— А, да, получил. Я забыл, — парировал он и обернулся посмотреть на часы. — Боже, уже семь? Наверное, можно просто поесть спагетти или типа того.

Он снова наклонился влево, чтобы увидеть экран.

Перевод: я приготовлю спагетти или типа того, пока он прилип у телевизора.

— Ты не спросишь, почему я пришла поздно?

Его лицо напряглось.

— Дорогая, а можно потом? Это важная игра.

Ну да. Они там все важные.