Танцующий ястреб

Ты был прав, предполагая, что твой начальник поскользнется, если ты не поедешь на проверку оборудования, ибо через некоторое время стальной корпус машины лопнул, и в комбинате начался переполох, а ты принялся ловко этот переполох использовать, чтобы прыгнуть в кресло главного директора.

Времени было в обрез, а гонка продолжалась.

Ты ли, инженер Михал Топорный, первым займешь директорское кресло или этот молодой инженер быстрее достигнет своей цели?

В то время, когда твоя жена Веслава уходила все дальше и дальше, тебя потянуло к твоим сыновьям — Станиславу и Юреку. Старший, Сташек, уже изучавший в университете историю и социологию, переехал в студенческое общежитие. Младший ходит в начальную школу. Их часто можно встретить в твоем доме или на прогулке в парке. Сташек так до сих пор и не собрался смастерить новую тележку для Юрека. Вероятно, побаивался Веславы, которая не выносит, когда в квартире мусорят, и не любила ту игрушку. Но Юрек часто вспоминает свою тележку и дает понять, что ему хочется, чтобы Сташек снова сделал такую же; а порой он подходит к тебе и говорит, что ему очень хотелось бы увидеть твою родную деревню.

Когда Юрек обращается к тебе с этой просьбой, как ты ему отвечаешь? Говоришь ли, что свозишь его туда, как только представится удобный случай?

Радуют ли тебя эти просьбы младшего сына и доставляет ли тебе удовольствие его желание увидеть твою унылую долину?

И легче ли становится этот удручающий бег наперегонки с молодым инженером от сознания, что Юрек льнет к тебе и просит показать деревню и твою родную долину, полюбившуюся ему, хоть и знакомую лишь по рассказам Сташека?

Ты, пожалуй, не торопился показать своему младшему сыну эту унылую долину между широкой рекой и обрывом каменоломни; но однажды ты посадил его в свою машину и отвез на холм, откуда открывался вид на долину, подернутую редкой синеватой мглой, слева виднелась пробивающаяся сквозь эту мглу, медленно текущая река, а справа, если немного поднять глаза, — верхняя часть обрыва каменоломни, окрашенная в какие-то блеклые тона.

Еще до того как земля поглотила туман и перестала куриться, твой младший сын засыпал тебя вопросами, ибо ему не терпелось узнать, какая она, эта долина; а ты отвечал ему, что он сам увидит, когда мгла полностью рассеется.

И вы ждали, пока земля и река поглотят туман, и он впитается в землю и воду, и мертвенная бледность долины сменится зеленью, ржавчиной и желтизной. Так вы ждали до той минуты, когда среди деревьев показались серые и красные крыши деревни и серые полосы новых, ровных дорог; до той минуты, когда река засверкала на солнце и уже можно было различить дома, деревья и поля.

Тогда больше всего было задано этих трудных и жестоких вопросов, ибо он указывал на места твоей молодости и, обращая к тебе полный доверия взгляд ребенка — вернее, уже не ребенка, а подростка, — требовал правды об этих местах, а ты ведь не мог открыть ему ту правду, которая таилась где-то в глубинах памяти и до которой докопался этот мальчик, задавая свои вопросы.

Ни тогда, на холме, ни когда-либо позже твой младший сын не дождался от тебя правды об этих местах; но спустя годы и он узнал правду — хоть и не столь полновесную, какой она могла быть в твоей исповеди, — от Сташека, который воссоздал ее отчасти по памяти, отчасти по рассказам матери и сверстников и отчасти по книгам; иными словами, эта правда о местах твоей молодости, заложенная в Сташеке, еще подождет его.

Тогда, на холме, Юрек не получил — ибо не мог получить — исчерпывающих ответов на свои вопросы; когда мальчик полюбопытствовал, что там, внизу, где большие деревья образуют квадрат, — ты ответил четко и послушно, что это кладбище, на котором погребены дед, бабка и тетки; но какова была жизнь этой бабки, деда и теток, ты уже не мог рассказать подробно, как и о неприязни одержимого деда к теткам, то есть отца к дочерям, о чем поведала тебе мать, бабка Юрека; и о том, как дед таскал маленькие гробы на кладбище, и о твоем рождении, и о том, как сдирал пеленки с твоих младенческих ног этот одержимый мужик — твой отец.

Ты ведь не мог поделиться этим с твоим младшим городским сыном, как, впрочем, и со старшим, деревенским.

Но спустя годы Сташек введет Юрека в круг деревенских тайн, жадно им поглощаемых, и они станут общими тайнами братьев. Сташек, пожалуй, докопается до подробностей, ибо он, как историк и социолог, изучающий историю своей семьи и своей деревни, наверняка постарается не упустить ни одной детали, необходимой для научного обобщения. Много еще узнает Сташек от матери, а особенно от старого сельского учителя.