Танцующий ястреб

Они гнали тебя, они делали все, чтобы ты уехал. Долгие годы это было их страстным желанием. Даже проклясть тебя они были готовы, лишь бы ты отправился завоевывать город. Из любви к тебе хотели они, чтобы ты возненавидел их; тогда, думали они, ты будешь цепляться за город, держаться за него и навсегда избавишься от грязи, навоза, от штамповки и обкатки, которые уготованы тебе судьбой в деревенской глуши, среди полей и садов. В те времена утопавшая в садах деревня составляла единое целое и не было никаких зон, как теперь. Судьба готовила из тебя землепашца, а они хотели вырвать тебя из ее когтей, потому и стращали собой и даже ненависти твоей не побоялись; они любили тебя, и поэтому хотели как можно дальше запрятать от судьбы.

Вот что это была за любовь! Для такой любви разлука — праздник, а не печаль; их любовь домогалась разлуки, стремилась к разлуке с любимым, к его изгнанию.

В тишине позвякивали металлические части телеги и упряжи, отец заканчивал приготовления к отъезду. А старики твердили: «Ступай, садись, телега готова, садись скорей, дорога-то дальняя».

Вот ты повернулся спиной к шестерке и зашагал к телеге, а они остались позади. Ты подошел к телеге, в которую была впряжена низкорослая вороная кобылка, вскарабкался на телегу по спицам, — мал еще был, — и уселся на охапку сена слева от отца, чтобы не мешать ему погонять кобылу кнутом, зажатым в правой руке.

Телега двинулась, заскрипела, затарахтела, и в этом скрипе и тарахтенье тебе послышался голос деревни, крик, пугающий тебя и прогоняющий в город. Огромную любовь деревни услышал ты в этом крике и наказ услышал: «Беги в город, малый, но помни о нас, води нас в города — рожденных и еще не рожденных».

Автобус мчал быстро, и я не заметил, как он въехал в город. На этот раз на перекрестках он не задерживался. Я вышел в начале узкой улочки в старом городе. И пошел обычной дорогой при тусклом свете закованных в железо ламп. Дорога эта хорошо знакома старикам из моей родной деревни. Не раз приходили они ко мне этим путем. «Мы пришли к тебе, — говорили они, — потому что нам больно, нам нужны хорошие доктора». Иногда они приезжали не к докторам, а просто купить что-нибудь и посмотреть город. Я ходил с ними по улицам и показывал им город — все его зоны.

Они любили посидеть на лавочке в новой, третьей зоне. Садились осторожно, с опаской, словно боясь обидеть лавку. Руки складывали на коленях, а головы задирали кверху, — на дома поглядеть. И все диву давались, сколько там стекла. Они знали, при мне можно вволю удивляться, не опасаясь насмешки, и не отказывали себе в этом удовольствии. Нравилось им, глядя на роскошные многоэтажные дома, мысленно перенестись в прошлое, к тем временам, когда они цеплялись за обманчивые заборы надежды. А когда их надежды не оправдывались, они находили в себе силы оторваться от покосившихся заборов-обманщиков и возвращались на тесные свои подворья. И принимались за работу, все начинали заново. Они всегда начинали заново и потому, будучи стариками, оставались молодыми.

Когда мор косил домашних животных, они приносили издалека в мешках двух-трех поросят и выпускали на свежую подстилку в мертвую тишину опустевшего хлева. Начинали заново.

Когда случался пожар и сгорали все постройки, они очищали землю от еще теплого пепла и наскоро мастерили закуты — для себя и для живности. Начинали заново.

Вот и моя улица, на ней — ни души, уже поздно, люди спят. В тишине гулко раздаются мои шаги, ноги быстро несут меня к дому.

1968

Перевод С. Тонконоговой.