Танцующий ястреб

Теперь очередь тех, у кого нарушено кровообращение; кровь ваша едва сочится из сердца в артерии и так же медленно возвращается к сердцу. Я знаю, вам трудно дышать, старики, но ничего, потерпите, есть специалист и по вашим болезням. Это тоже недалеко, за первым поворотом налево.

Но больше всех среди вас румяных, здоровых на вид астматиков, которых мучает удушье. Не теряя времени даром, идите на улицу Ясную, пересекающую ту улицу, где живет врач-сердечник. И там, за большим магазином, на стене которого третий очаг музыки, вы найдете своего доктора.

Конечно, лучше бы у вас были адреса внуков или чтобы такси подвезло вас прямо в Скорую помощь. Может, найдется шофер, который не побрезгует вами, не побоится, что вы запачкаете машину. Пешком идти к докторам — не самый лучший выход, но решайтесь на это, если две первые возможности отпадут. Вам придется идти самим, меня с вами не будет, я бежал из города и никогда туда не вернусь, разве что ненадолго за какой-нибудь книжкой.

Будьте осторожны в городе. Смотрите по сторонам, под ноги, наверх. Наверх, чтобы из окна или с карниза не свалилось вам что-нибудь на голову. По сторонам, чтобы не сшибла машина или не толкнул в спешке какой-нибудь верзила. Под ноги тоже надо смотреть, потому что на тротуарах и мостовой бывают выбоины, а то и открытые люки, глубокие, как колодцы. Там, внизу, второй подземный город — вместилище нечистот. Осторожней, старики, в такую дыру угодишь и — поминай как знали, бездонная клоака города тут же тебя поглотит.

И про светофоры не забывайте. Не переходите улицу, когда горит красный свет, переходите только на зеленый — и все равно смотрите в оба, не то выскочит из-за угла машина и сшибет.

Конечно, большое движение вам не в диковинку: на шоссе, в нашей с вами родной деревне в последние годы появилось много автомобилей и мотоциклов, несущихся с бешеной скоростью, но вы ведь редко переходите шоссе — эту третью, новую зону деревни. Вы вросли корнями в сады и поля. И там по целым дням несете вахту. А вечером не спеша пересекаете границу и вступаете в зону красных домов.

Но вибрирующую границу третьей зоны вы не пересекаете. Старикам, детям и собакам это запрещено, потому что там надо быстро реагировать на всякие мелочи, разбираться в разного рода звуках, цветах, скоростях, уметь вовремя подпрыгнуть, побежать, остановиться. А вам это не по возрасту, не те у вас глаза, уши, ноги.

Вам разрешается лишь приблизиться к этой границе и смотреть на нее. И на вашу долю достается лишь дуновенье от мчащихся мимо машин, которое шевелит вашу одежду и, проникая сквозь нее, прикасается к задубевшей коже. А к шуму на границе двух зон вы можете присоединить лишь кашель, мучительный кашель астматиков.

Зато за вашей спиной — бесконечные сады и поля. Вернувшись из города, наслаждайтесь ими, наслаждайтесь, пока есть силы. И забудьте о городах.

Но разве они послушаются меня? В садах и полях они не перестанут думать о городе, особенно о новом районе многоэтажных домов. Им во что бы то ни стало захочется захватить этот район для деревни, для своих сыновей и внуков. Веками выпроваживали они сыновей и внуков в города, пугали их, выставляя напоказ свои изможденные лица, как бы говоря: «Чем скорее вы отсюда уйдете, тем лучше. Посмотрите, какие у нас согбенные спины, лица в морщинах, ступни и руки — огромные, не людские. Посмотрите, разве мы похожи на людей? Разве у людей бывают такие ноги, руки, лица?»

Меня ребенком тоже напугали старики. Дед и бабка, из которых уже песок сыпался, выползли из дома и встали под маленькой яблоней в саду.

Отец готовил телегу — везти меня в городскую школу и уже вывел из конюшни низкорослую кобылу, мать укладывала хлеб в плетеную корзинку, а у маленькой яблони шеренгой выстроились пугала: дед с бабкой да соседский старик со старухой. Потом дед позвал мою сестру, совсем еще маленькую, и чахоточного брата, которого уже давно нет в живых. Деду хотелось, чтобы дети встали рядом со стариками: пусть зрелище под яблонькой пострашней будет. Он это ловко подстроил, сделав вид, будто позвал детей, чтобы матери не мешали укладывать плетеную корзинку, а на самом деле, чтобы напугать меня. Двух стариков и двух старух ему показалось мало, чтобы нагнать на меня страх, вот он и призвал на помощь еще брата с сестренкой.

Вытаращив на меня маленькие, обведенные багрово-синей каемкой глазки, старики выставляли напоказ свои длинные, повисшие плетьми руки с искривленными, негнущимися пальцами, похожими на птичьи когти.

По бокам этой шеренги, из двух стариков и двух старух, стояли брат с сестрой. Сестре тогда еще далеко было до ее нынешнего вида, но уже тогда в ней намечались признаки теперешнего пугала: высокого, сутулого, нескладного, словно составленного из палок. Когда она стояла со стариками под яблоней, судьба уже оттиснула на ней свою печать, а потом мяла и трепала до тех пор, пока не сделала такой, какая она есть. Да, уже тогда в ней были признаки теперешнего пугала.