Танцующий ястреб

…я одинок, потому и пригласил вас, хотя — если начистоту, вы нуль для меня, я вас презираю. Но метод свой я вам все-таки открою. Эх, да разве вы поймете? Объясню на примере. Возьмем яблоньку и яблоки. Так вот, ни яблонька, ни висящие на ней яблоки меня не интересуют. Меня интересует плод как таковой, независимо от дерева. А деревьев видеть я не желаю, понятно? Не желаю! Я покупаю яблоки на лотке, таков мой метод, понятно? Ничего вам не понятно, но надо же мне было хоть кому-то это высказать…

Выпьем!

…о боже, может, и я еще что-нибудь создам… наливайте!..»

Допустим, все же рано или поздно я засну, а назавтра снова отправлюсь на работу в музей. Сперва пойду узкой улицей, мимо множества парадных, где всегда что-то происходит. Потом войду на лестничную площадку и покорно взберусь по каменной лестнице. А затем, ненавидя свое смирение и самого себя, я явлюсь к директору, а он встретит меня своим обычным: «Ну, как дела?»

Нет, все-таки надо бежать из города и остаток жизни, эти, если повезет, двадцать с лишним лет, прожить в тихом доме, окруженном тихим садом. Пусть дом будет небольшой, но добротный, с небольшими окнами, похожий на маленькую крепость.

Как бы мне хотелось выпутаться из этой липкой, мохнатой, колючей сетки городских звуков, выбраться из этой каменной глыбы, скинуть с себя вибрирующую груду звуковых спиралей и линий, которые оглушают меня уже много лет подряд.

Родная деревня отвергла меня; что ж, придется прибегнуть к хитрости и поехать в другую деревню.

Когда большой город и лихорадка городской жизни останутся позади, я пущусь на хитрость: поеду на юго-восток в объезд родной деревни и, лишь убедившись, что меня не увидят быстрые кроличьи глаза всевидящих старцев, патриархов рода, и быстрые проницательные глаза моей высохшей работящей сестры, лишь тогда я изменю направление и поверну на юг.

Я куплю себе тихий дом с тихим садом в другой деревне. Хорошо бы, чтоб сад мой с двух сторон граничил с другими садами, а с двух других — открывалось раздолье полей и одно поле окаймлено было лесом, а другое — большой рекой или озером. Сад я огорожу проволочной сеткой, чтоб держать там разную живность. Заведу собак, кошек, козу или овцу. Животные будут жить у меня на свободе и с малых лет воспитываться вместо. Привыкнут друг к другу и не станут враждовать.

Я окружу себя деревьями, животными, птицами в отместку городу, который губит сады и поля, словно боится волнообразной смены времен года, ибо это и есть истинное течение времени. Город уничтожает зелень, ибо хочет остановить время, обманом сковать его камнем и железом из страха перед истинным течением времени — волнообразной сменой времен года.

Я собью со следа дальнозорких старцев, чьи быстрые красные глаза-огонечки зорко следят за восхождением рода. Обману стариков, снующих по первой зоне деревни. Их ничего не стоит обмануть, обвести вокруг пальца. Достаточно немного изменить направление; поехать сперва на юго-восток, потом, сделав большой крюк, повернуть на юго-запад, а затем — на юг. Как ни дальнозорки старики, на таком расстоянии они ничего не разглядят.

Все-таки я обману вас, старики, — удеру из города и поеду в деревню, такую же, как ваша, найду сад, такой же, как ваш; сниму начищенные до блеска ботинки и обую сапоги, просторные и удобные, как ваши.

Я обману вас, ибо моя одежда и жизнь ничем не будут отличаться от вашей; как и вы, я поселюсь среди деревьев и взгляну из-за них, как из-за каменной стены, на мир.

Куплю себе тихий дом в тихом саду.

Узнав об этом, вы сердито будете ходить взад-вперед скрипучими старческими шажками. Да, гнев приведет в движение ваши одеревеневшие фигуры, а может быть, вы, просто рассмеетесь и скажете: «Да он ошалел, умом тронулся!» Ибо, по-вашему, только сумасшедший может желать уподобиться вам.

Вы простите меня, лишь уверовав, что я лишился рассудка, сошел с ума, а с такого и взятки гладки, ему все простительно, он не ведает, что творит и куда путь держит.

Тщетно было бы пытаться переубедить вас: «Разве только сумасшедшие могут хотеть вернуться в деревню, к вашим обычаям и жить среди зелени?» — «Да, — ответите вы, — только безумец может добровольно влезть в нашу шкуру, безумец, который не ведает, что творит; только сумасшедший протягивает руки к деревьям и животным».

«Разве человек, который купил себе дом с садом, завел домашних животных и кур, сумасшедший?»

«Да, сумасшедший, ибо опираться на ветвь собственного дерева, стряхивать яблоки с собственной яблони, гладить собственных кроликов и сыпать зерно собственным курам, — безумие».

Так кричат или думают про себя патриархи нашего рода; так кричит или думает про себя моя высохшая, как щепка, сестра.

Так кричат те, кто неусыпно следит, чтобы наш мужицкий род прокладывал себе дорогу и верховодил в больших городах, чтобы выходцы из нашей деревни проворно, как пауки, сновали по паутине городских звуков.