Танцуют все!

Пришибленный событиями, Гоша запер дверь на все засовы, подумал, не напрягаясь, и поехал ко мне. Растерян он был настолько, что на автопилоте добрел до метро, только там вспомнил о машине, но, махнув на нее рукой, решил добираться общественным транспортом.

Выслушав краткий содержательный доклад, я поерзала попой на жесткой скамейке и, не снимая кепки с лица, попросила:

— Игорек, милый, сейчас сосредоточься и вспомни в деталях и интонациях весь Алискин бред…

Запинаясь и довольно удачно пародируя манеру Фоминой, Гоша произнес:

— Понтяра, дуй к Боткиной… скажи… денег нет… все плохо… пусть ляжет в тину и не дышит. Иначе плясать канкан… будем на сцене… Скоро ты ей принесешь медведя, я за ним приду… Все. Надя, какой канкан?! Какой медведь?!

— Одноглазый, — буркнула я и задумалась. Но недолго. Под моей головой нервно дернулось колено, я сладко потянулась, сдернула кепи и попросила: — Поцелуй меня, Гошик.

Понятовский склонился над моим лицом, уронил на него очки, метко попав в левый глаз, и поцелуя не получилось.

— Пошли пообедаем где-нибудь, — вздохнула я и встала.

Медленно бредя по липовой аллее, я прижималась к Гошиному плечу и грустила о том, что нельзя подставить исходные данные в формулу и математическим путем вывести итог. Я хорошо знала свою бесшабашную подругу — в краткой бредовой речи она передала через Понятовского всю необходимую информацию. Но нельзя же поставить на место игрека «канкан на сцене», иксом обозначить принесенного Гошей медведя, а «деньги» подвести под зет?! Проще получается с неизвестным «канкан» — это Алискин похоронный марш и сигнал тревоги. Но я и без того знала, что дело дрянь.

И как она лишилась денег?! Но осталась жива и на свободе…

Кассета и деньги лежали в Алискиной торбе, с которой подруга уехала в Питер. Денег нет, но за Фоминой продолжается охота. Почему?

— Гош, у Алисы какая-нибудь сумка была?

— Нет.

— А куртка с большими карманами?

— Нет. Футболка и обтягивающие джинсы. Пустая информация. Сумку Алиска могла оставить в другом месте.

Хотя… скорее всего, ее вообще нет.

— Как думаешь, где Алиса может быть? Гоша нахмурился:

— Надежда, по-моему, Фомина четко дала понять: меня не ищи, ляг в тину и не дыши. Если бы она хотела передать что-то еще, то поверь, время у нас для этого было.

Да, время было. Но за дверью Гошиной квартиры уже топали башмаки преследователей, а заспанный, растерянный Понятовский не лучшее вместилище для секретов. Умная Алиса хорошо себе представляла — сунут Гоше под нос удостоверение, нажмут как следует — и поплывет парень на всех парусах.

Свое сообщение подруга свела до минимума и зашифровала.

Огибая шумные улицы, мы дошли до кафе в сонном от жары переулке и сели за дубовый, накрытый скатертью стол.

— Что тебе заказать? — спросил Гоша.

— Борщ и котлету. И… томатный сок попроси принести, — пробормотала я, задумчиво сминая накрахмаленную салфетку.

Гоша мне не мешал, потягивал холодную минеральную воду и хмуро разглядывал спешащих за окнами пешеходов.

«Сцена». Это слово у меня ассоциировалось только с Димоном Фурцевым и его актрисулькой.

Что хотела этим сказать Алиса? То, что она у Фурцева?

Вряд ли. Алиса четко дала понять, искать ее стоит. И прячется она, пожалуй, не у приятелей…

Но что-то эта «сцена» значит?!

— Гошик, ты не мог бы вечером заехать ко мне на машине?

Игорь не стал спрашивать «зачем?», а только буркнул «во сколько?» и вцепился зубами в бутерброд с красной рыбой.

— Часиков в пять, сможешь?

В половине шестого с работы приходила Димонова соседка — Зинаида. Болтливая сплетница, неравнодушная к сильному полу, не достигшему зрелости. Если попросить Понятовского пококетничать с Зинулей (не увлекаясь!), можем узнать много интересного.

— Ты что-то задумала? — недовольно пробурчал любимый, посасывая дольку лимона.

— Так… мелочи, — уклонилась я и попробовала борщ.

Понятовский отложил лимон, накрыл мою левую руку ладонью и серьезно, как никогда, произнес:

— Надя, ты мне очень дорога. Умоляю, не делай ничего, что может быть опасно.

— Я и не собираюсь, — начала я врать.

— Собираешься, — оборвал Понятовский так сурово, что я невольно почувствовала себя замужем. И он сбавил обороты: — Наденька, с первой встречи меня поразило в тебе необычайно взрослое здравомыслие. И мне будет очень жаль, если тебе оторвут трезвую светлую головку. — Далее грустно и проникновенно: — А ее оторвут обязательно, если ты не угомонишься.

Не менее серьезно и проникновенно я посмотрела в его глаза:

— Игорь, обещаю. Только сегодня, один раз, съездим к Димону, и все. Не беспокойся, Фоминой там нет.

— Тогда зачем?

— Не знаю. Надо.

Больше ни о чем важном мы не разговаривали. За соседний стол сел полноватый блондин с тарелкой супа и сосисками под кетчупом и, казалось, навострил уши в нашу сторону.

Нам теперь все везде казалось и мерещилось. В любом и каждом нам виделись топтуны и преследователи. Подозрений не вызывали лишь старики, дети и голуби на подоконнике.