— Это такое место, где держат диких животных. Их там наблюдают. Хозяин пошлет тебя в хороший зоопарк. Он не любит, когда зверей держат в клетках. Если бы ты был русак, он бы тебя вообще выпустил, но ты другое дело. Вряд ли тебе удастся добраться отсюда до твоих гор.
— Но сейчас мой дом здесь, на равнинах. Спроси у выдры Стиганды, она говорила, что вы знакомы.
Бесс поглядела на него своими добрыми глазами:
— А, теперь вспомнила, я слышала про тебя. Ты Кувырок, верно? Не знаю, как бы тебе помочь. Рассказать хозяину про тебя я не могу, ты ведь знаешь, что люди, даже самые умные, не владеют речью, а только издают бессмысленные звуки. Кое-что я могу втолковать ему знаками, но твоя история слишком сложна для этого.
— Пожалуйста, попробуй. Пожалуйста! Не хочу я ни в какой зоопарк! Хочу на волю!
Кувырок слышал о таких местах, как зоопарки, и мысль провести остаток дней в неволе привела его в ужас. Пока он оставался в этом загоне, у него хоть была надежда убежать. Люди рано или поздно допустили бы какой-нибудь промах. В конце концов подгнили бы доски, и Кувырок смог бы прогрызть дыру и вылезти.
Глава тридцать пятая
Как ни гневался Бубба, что заяц убежал, его утешало одно: заяц был близок к смерти и, конечно, умер по дороге к колонии. Животное, настолько обессилевшее от голода, могло выжить только чудом, а Бубба знал, что чудеса в этом мире встречаются так редко, что практически, можно считать, не существуют. Однако он был в дурном настроении: ведь все случилось не так, как он задумал. Только во сне ему удавалось довести месть до конца — самолично выбросить со скалы жалкий труп, недостойный съедения. Он чувствовал, что лучше всего выразить свое презрение к волшебному зайцу он мог именно так — не съесть его, пренебречь. Он обращался к башне в поисках сочувствия.
— Заяц убежал от меня, Башня.
—
— Да, да, Башня, ты всегда находишь, чем меня утешить.
—
Буббе действительно стало легче. Так башня еще раз помогла ему. На камень можно положиться — он всегда поддержит и утешит. Они с камнем были так близки по духу, что почти сливались в единое целое.
На землю пришла зима, жестокая, как когти фантастического зверя, острая, как клюв сказочной птицы. Она опушила инеем болотные травы, убелила их сединой. Животных в окрестности стало мало. Одни залегли на зимовку, другие перебрались в места потеплее.
Стоячие солоноватые протоки замерзли, только стебли камыша торчали изо льда, как длинные черные пальцы. Гусей было много, но и люди приходили охотиться на этих жирных чужеземных птиц. Буббе приходилось остерегаться и прятаться, чтобы его не заметили. Кролики, конечно, как всегда, были под рукой, в полях прыгали зайцы, но добывать их становилось все труднее. И с теми и с другими Буббе приходилось быть терпеливым и ждать, когда они сделают ошибку. Прошли те времена, когда он мог каждый день хватать кого захочет. Они быстро научились укрываться от него.
Бубба ненавидел зиму — ее долгие холодные ночи и тусклые туманные дни. Яростные ветры, рожденные на континенте, дули на равнины с моря. Дни, правда, стояли темные, и Буббе хватало времени для охоты, так что он снова мог летать к заячьей колонии на острове. В сумрачном свете зимнего дня он мог не бояться, что люди его заметят. Они старались быстрее добраться домой, закутывали лица, ходили не оглядываясь и редко поднимали глаза к небу — не то что летом.
И все же Бубба ненавидел зиму, потому что холод проникал ему под перья и он дрожал. В своем гнезде в башне он видел сны. Ему снилось, что он снова маленький птенец и живет в местах, где зимы не бывает, где тянется нескончаемое душное лето. Там, среди густой зелени, ему никогда не было холодно. Но мать привез его сюда, где деревьев мало и земля почти полгода мерзнет под белым покровом.
Бубба летал над ослепительно белой землей. На снежном фоне было легче замечать тех, кто сохранял летнее одеяние. Бубба освоил новый прием, позволяющий добывать зайцев из их коротких туннелей, прикрывающих спину. Бубба садился на землю рядом с норой и свирепо клевал зайца в зад, отчего тот поневоле подавался вперед и высовывал голову и плечи. Тогда Бубба хватал его, уносил и потом пировал — глотал заячьи внутренности, смаковал печень.