Танцы на стеклах - 2

знает. Саманта спросила о Джареде сразу, задавала десятки

вопросов о том, что он сделал со мной, и почему я не говорю

правду. А я просто ответила, что больше не хочу слышать его

имя, и что-либо о нем. Совсем ничего. Я попросила Сэм, даже

не заикаться о Джареде. Вряд ли она не заметила слез в моих

глазах... но на то она и лучшая подруга, чтобы понять меня без

слов. Больше мы с Сэм никогда не говорили о Саадате. Мы

просто сделали вид, что его нет, и никогда не было…

   Родителем тоже пришлось соврать. Может быть, Джаред и

заслуживал наказания…но я бы не смогла. Не смогла лишить

его свободы. Я поклялась себе отпустить его, а не мстить всю

свою жизнь. Не жить ненавистью и болью. Это все, чего я

хотела. Поэтому соврала маме и Эдварду: выдумала нелепую

историю о том, что влюбилась в парня и улетела с ним в

Индию на пару дней. Решила хоть раз в жизни совершить

безумный поступок. Молодой человек состоял в секте, и я

оказалась под гипнозом и массовым внушением со стороны

сообщества, в которое он заманил меня. В общем, я сказала,

что все эти месяцы находилась в полном неадеквате, жила на

острове, практически без связи и цивилизации. Мне

«промыли» мозги, я чудом вернулась домой, поэтому и

вынуждена сейчас ходить к психиатру. Моя наивная мама

поверила в эту чушь. А вот Эдвард…смерил меня задумчивым

взглядом, но ничего не сказал. Мы просто долго обнимались и

плакали, они были так счастливы, что я жива и здорова, что

просто радовались тому, что вновь обрели меня.

   Может, никто мне и не поверил по-настоящему, но я знала,

что без моих слов и обвинений у них ничего нет против

Джареда.

   — Мам, не нужно. У меня есть деньги. И мне есть где жить, я

не голодаю. Успокойтесь, — ворчу я, обнимая маму. Крепко-

крепко. Вдыхаю аромат ее серебристых волос, испытывая то

чувство, которое ощущаешь только дома. Едва уловимое и

родное. Мы стали ближе с мамой за этот год. Много говорили

о том, что стало причиной пропасти между нами. Когда я… не

находилась в Америке,  мама сходила с ума от страха. Она

думала, что потеряла меня навсегда, как когда-то отца.

   Несмотря на дружеские отношения между нами, я так и не

рассказала ей, про то, что было между мной и Эдвардом в

прошлом. Об этом знает только Сэм и мой психиатр — Маркус

Старк.

   Эдвард выразительно кашлянул, и я перевела взгляд на него,

по-прежнему обнимая маму.

    Вам не понять, как я нашла в себе силы простить его.

Наверное, было в нем до боли безумное раскаяние, когда он

вымаливал у меня прощение, стоя на коленях. Это было давно,

перед моим отъездом в Йель… и я простила, но не сразу.

Постепенно, отпуская прошлое. Говорят, что люди не

меняются, и возможно мой отчим — чудовище. Но когда я

смотрю на него, смотрю на его старые фотографии до войны, я

понимаю, что он не хотел становиться таким. Чудовищем его

сделала жизнь… но можно ли назвать чудовищем человека, который готов умереть, защищая нашу страну? Который

каждый день делает что-то на благо всего общества?

   Он такой же, как мой отец. И я не знаю каким бы вернулся с

военных действий папа, и как война бы изменила его.

   Эдвард всегда видел во мне маленького ребенка, девочку, не

способную постоять за себя. Позже, он рассказал мне, что

участие в тех военных операциях на Востоке, навсегда

оставили след в его душе, нанесли неизгладимый отпечаток на

разум. Он видел, как мужчины обращаются с женщинами, и

даже с совсем юными девушками — продают, воруют,

насилуют, относятся к ним, как к вещам. Он получил много

травм – моральных, физических, и стал совершенно другим

человеком. Воспитывая меня так, он в глубине души понимал,

что перегибает палку. Но желание сделать из меня «домашнюю

девочку», которая никогда не пустится во все тяжкие, было при

выше всего. Он с отвращением говорил о том, что некоторые из

этих женщин сами провоцировали мужчин на потребительское

к ним отношение. Эдвард не хотел, чтобы я была такой, потому

что всегда замечал, КАК на меня смотрят друзья и даже просто

прохожие мужчины. Я никогда этого не замечала…

    Я простила его ради мамы.  Я вижу, что она любит этого

человека — отчасти безумной, неправильной любовью. Она

нуждается в сильном мужчине, и я не хочу лишать ее опоры,

оставлять одинокой. У меня теперь своя жизнь, и я не так

часто вижусь с родителями, чтобы что-то менять в их судьбе.

   А может я просто самоотверженная и глупая. Всепрощающая.

Я не умею долго злиться и хранить обиду на людей, что бы они

не сделали…я просто вычеркиваю их из своей жизни.

    Как вычеркнула и того, кто не заслуживал прощения.

   Но я не считаю свою способность прощать людей

отсутствием гордости и унижением. Я просто больше не желаю

копить обиды и злость в своем сердце. Я хочу легкости, хочу

отпустить все плохое…раз и навсегда. Только моя способность

простить всех, кто причинил мне боль, дала мне возможность

начать все с чистого листа.

   Смогу ли я однажды простить Джареда? Трудно дать точный

ответ на этот вопрос. Наверное, если бы я увидела его и

прислушалась бы к своим чувствам, я бы нашла ответ на этот

вопрос.