Ну…
Люблю… люблю.
так… сложно. Я не хочу бросать обвинения в Джареда сейчас.
Не хочу ставить условия, говорить, какой он подонок, и что
убить его мало за все, что он со мной сделал. Не хочу тыкать
его в грязь лицом, упоминать о ребенке, Рании, ставить
ультиматумы. Я хочу, чтобы он сам, все сам… понял. Любит ли
он, или это лишь страх потерять любимую игрушку. Девочку
для битья и развлечений.
Может ему просто льстило, как я преклоняю перед ним
колени. Или ему кажется, что он влюблен, потому что я
единственная, кто способна сказать ему «нет».
А его взгляд отвечает, что так должно было быть, и что
никогда у нас не было выбора…
И от этой неизбежности произошедшего, еще больнее.
Разрывает в клочья.
— Я всегда буду твоей melegim, — наконец выдыхаю я, и
вижу… как в его глазах зарождается надежда, и мне хочется
рыдать в голос.
Я чувствую, как он сильнее сжимает руку на моей талии.
Держит так, словно я его ниточка наверх, его билет из ада. И я
беру руку Джареда в свою. Разглядываю сильную ладонь,
которая гладила меня по волосам только что. И ту ладонь,
которая влепила мне пощечину три дня назад. Этой рукой он
одевал на меня маску, и держал за волосы, с силой впечатывая
в матрац, разрывая на части тяжестью своего тела и гнева.
Я провожу пальцем по венам на запястье, предплечье,
чувствую в душе трепет и любовь, словно между нами все
хорошо. И даже подношу к губам его руки, чтобы поцеловать,
едва касаясь губами. Я вижу, как в его глазах вспыхивают
воспоминания о Париже, о кафе на Монмартре, где я
благодарила его за все, покрывая поцелуями сильные ладони.
Это навсегда останется нашим. Но я должна… попрощаться с
ним, отпустить его, с чистым сердцем, как и хотела. Я обещала
себе, что мое наказание будет простым, безболезненным для
Джареда. Я просто буду, обязательно буду счастлива без него.
— Всегда буду твоей melegim, Джаред. Но это ничего не
меняет между нами, — я раскрываю его ладонь медленно и
нежно, позволяя себе в последний раз проявить свою любовь.
И кладу в нее, что-то маленькое и хрупкое, что достала из
кармана платья. Крохотная Эйфелева башенка блестит на его
темной коже, словно слеза.
возлюбленной – араб.)
— И это не изменит прошлого, и того, что ты сделал, — уже
холодно повторяю я, сжимая его ладонь. Заставляю свой тон
стать отстраненным и сухим, но губы… дрожат, голос
надорван.
Джаред сжимает зубы, желваки напрягаются на его челюсти.
Он делает глубокий и тяжелый вдох, пока в глазах полыхает
серебряное пламя. Джаред смотрит сначала на свой сжатый
кулак, затем на меня.
— Мэл, — глухо говорит он. Кажется, у него не осталось
слов. Он понимает, что СЕЙЧАС все бесполезно.
Я измотана, мне слишком больно. Я хочу домой, хочу увидеть
лица родных, когда они поймут, что со мной все в порядке и я
жива. Сегодня я прощаюсь с Джаредом и не знаю, что будет
дальше. Нам обоим нужно время, которое, надеюсь, излечит
мои раны. И я не просто буду хотеть его простить, а прощу на
самом деле, и отпущу, все… что пережила. Легко. Я хочу, чтобы он понял, что если у нас есть будущее… я не собираюсь
позволять ему всего, что он творил. Буду принимать таким,
какой есть, но не позволять разрушать наши жизни дальше…
это тонкая грань. Он должен найти ее в себе, мне хочется
верить, до конца… что найдет, сможет. Ради меня.
И понять главное — что я не смирюсь ни с ролью шлюхи, ни
с ролью второй жены. Я могу быть только единственной, ведь
рядом с ним, мое сердце не ищет других. Я просто хочу того же
отношения к себе.
Но будущий ребенок Джареда делает пропасть между нами
еще больше, и напоминает мне о том, что я больше не должна
мечтать. Ничего этого не будет. Нашего будущего.
— Джаред, — шепчу в ответ я, и расцепляю наши руки.
Поворачиваюсь в кресле, и смотрю в одну точку, надевая на
себя невидимую маску равнодушия. Джаред еще долго смотрит
на меня, словно думает, что я передумаю. Он не отрывает от
меня взгляда, не двигается, словно скован льдом.
Когда мы приземляемся, я позволяю ему ухаживать за мной,
расстегнуть ремни, проводить до выхода и сойти с трапа. В
туалете я умылась и переоделась в чистую одежду.
Джаред провожает меня до машины, и я вижу, как он
порывается сесть со мной…
— Не надо, Джаред, — в моем голосе звенит боль. Джаред
замирает. Рукой я тянусь к машине, чтобы опереться и залезть
внутрь, как вдруг…
Сердце пропускает удар, в считанные секунды дверь
автомобиля с хлопком закрывается, а я оказываюсь
припечатана к ней, вжата его мощным, пышущим отчаяньем и
желанием, телом, к двери. Я не успеваю возразить, подобрать
слова, мои руки непроизвольно упираются в его грудь, когда он
прижимает меня к дверце машины. Сжимает в ладонях бедра,