Танцы на стеклах - 2

разносчиком пиццы тебя не наймут.

   — Хочешь шантажировать меня деньгами? Отец, это просто

смешно. Я давно уже вышел из-под твоего контроля, и

зарабатываю сам. Мой счет независим, и накоплений мне

хватит до конца жизни, если даже я не буду работать.

   — Ты останешься один. И она тоже не будет с тобой. Не

смирится с наличием жены. Я знаю, что не смирится. Такие,

как эта девочка, не станут терпеть наличия еще одной семьи.

Воспитаны иначе.

   — С этим я, как-нибудь, сам разберусь, отец.

   Мы не прощаемся, я просто ухожу, не оглядываясь, не

оставляя места сомнениям, чувствуя на спине его тяжелый

взгляд. И впервые ощущаю себя свободным, несмотря на то,

что гребаная куча проблем еще не решена. Мое сердце

проколото сотней шипов, моя прошлая жизнь в руинах, по

которым я иду, глядя вверх в бесконечное синее небо, я не

ощущаю боли, только вкус истинной свободы, осознания, что я

впервые что-то сделал правильно. Что-то для себя, не

оглядываясь на авторитарное мнение и величие моего оцта.

Мой хищник внутри одобрительно урчит, покидая свою

клетку. Впервые за много лет. Я знаю, что отец любит меня, но

его мышление слишком узко, чтобы понять, что дело не в

девушке, не в Мелании. Я бы все равно ушел. Узнав, что Рашид

бин Муххамед аль Саадат, правитель Анмара и мой отец, всю

жизнь лгал мне, позволяя верить в то, что я ублюдок и сын

шлюхи… позволяя своему окружению верить в это. Он мог бы

гордиться мной, если бы захотел, но всегда видел во мне ее,

Амелию Риз, аристократку, гордую и неуправляемую. Любил,

но пытался сломать, не оставляя выбора. Неуправляемый

наследник был правителю Анмара ни к чему.

   Я уже подхожу к машине, в которой вижу, все так же

неподвижно замершую, фигуру Мэл, когда слышу, как мне кто-

то кричит. Поворачиваясь, я вижу спешащего ко мне Амира.

Невольная улыбка трогает мои травмированные губы. Он

выглядит так, словно его год не кормили и держали в подвале.

Хотя, наверное, так и было. Только со сроком я слегка

преувеличил.

   — Как ты? — спрашиваю я. Амир пожимает плечами. На

лице застывает виноватое выражение лица.

   — Адам, я не мог ничего предпринять. Они появились

внезапно. Скрутили, отобрали телефон… Не понимаю, как им

удалось выйти на нас.

   — Поехали отсюда, — говорю я, обрывая старого друга на

полуслове, хлопая его по плечу.

   Когда я сажусь рядом с Мэл, она вздрагивает, словно

очнувшись от сна, в котором только что пребывала, не

закрывая глаз. Повернув голову, она смотрит на меня пустым,

ничего не выражающим взглядом, от которого становится

жутко даже мне. Я протягиваю ладонь, чтобы прикоснуться к

ее щеке, но она уворачивается, обжигая меня ледяным

презрением.

   — Мы едем домой, Мэл, — хрипло произношу я, чувствуя,

как внутренности царапает чувство вины. Мне хочется кричать,

объяснять, оправдываться, хочется сжать ее в своих руках и

поклясться, что я все смогу исправить, но она не поверит. Что

бы я ни сказал, ни сделал — ей будет больнее, еще больнее.

   — Твой дом здесь, — произносит Мэл нейтральным тоном,

переводя взгляд на мои руки со сбитыми в кровь костяшками,

потом смотрит мне в лицо. И снова этот отсутствующий

взгляд, раздирающий меня на части.

   — Нет, Мэл, больше нет. Я уезжаю в Америку вместе с тобой.

Здесь меня больше ничто не держит, — говорю я мягко.

   — НЕ вместе со мной, — резко поправляет меня Мэл. — Сам

по себе.  Ты худшее, что случалось со мной, Адам Саадат.

   Я закрываю глаза, ощущая, что меня покидает способность

дышать. Обессилено откидываюсь назад, пытаюсь собрать себя

по кускам в единое целое. Не выходит. Учись держать удар,

вспоминаю я слова отца. Я заслужил все, что происходит. Я так

стремился разрушить нас, и получилось…

   Через двадцать минут напряженной агонии в салоне

автомобиля, ставшем пристанищем для наших с Мэл разбитых

надежд, мы прибываем в аэропорт, где нас ждет частный

самолет. Лана позволяет мне помочь ей выйти из машины и

придержать за локоть, пока мы идем к трапу. Может быть, она

просто плохо осознает реальность. Ее отстраненное состояние

меня тревожит. Она ранена, истерзана морально и физически,

но пытается быть сильной. Держит в себе сжигающие сердце и

разум эмоции. Ее плотину должно прорвать, иначе она сойдет

с ума. Задохнется от душевных мук. Я знаю, потому что

чувствую то же самое. Но я привык терпеть боль, скрывая от

всех, как она рвет меня изнутри, царапая открытое сердце

острыми когтями. Я долго учился и научился мириться с ней,

не замечать. Превратил слабость в силу, ранимость в стены. И

только ей одной удалось пробиться, разбить к чертям все, что я

строил годами. А ее жизнь до меня была безмятежной и тихой.

И не было не единого шанса выстоять против меня. Но Мэл

смогла, черт возьми. Не знаю как, но она сумела.

   — Ana asef, melegim, (прости меня, ангел – араб./тур.) —

шепчу я, привлекая ее чуть ближе к себе. Мы на середине

трапа. Амир следуем за нами, за спиной остался Анмар. И в

этот момент я уверен, что никогда не вернусь в страну, где