Танцы с королями. Дилогия

— Сюда. — Взяв мужа за руку, Роза повела его в находившийся рядом бельведер, прелестный миниатюрный павильон восьмиугольной формы, который стоял на небольшом холме над озером. В этом месте королева любила пить чай и спасаться от летнего зноя. Ровный свет фонарей, спрятанных в тростниках и зажженных по случаю пикника здесь и по всему парку, выхватывал из темноты изящные барельефы, расположенные над окнами и символизировавшие времена года. Проникнув внутрь павильона, они оказались среди светло-зеленых стен, разрисованных арабесками. Свет, проникавший в окна, позволял им видеть лица друг друга и тени, отбрасываемые их фигурами на потолок, где были изображены купидоны в голубом небе.

Бережно и любовно раздевали они друг друга. Ричард сделал нечто вроде ложа на мозаичном полу из мраморных плиток, использовав для этой цели подушки со скамеек, а затем уложил на него Розу. Здесь он любил ее с такой нежностью и страстью, что она подумала, как будет всю жизнь вспоминать этот час неземного блаженства, подаренный ей в бельведере.

…Жасмин нездоровилось. Роза, приехавшая в этот день, услышала от дворецкого, что послали за доктором.

— Что с тобой, бабушка? — с тревогой спросила она, поцеловав Жасмин в щеку и усевшись на краешек кровати.

— Ну уж, ничего такого, о чем тебе стоило бы беспокоиться, — бодро ответила Жасмин.

Она скрывала от внучки и остальных, за исключением экономки и троих слуг, с которых взяла клятвенное обещание хранить тайну, что с ней уже дважды случались приступы, когда она на короткое время теряла сознание. Это были не простые обмороки. Теперь ей казалось, что эти приступы были естественным продолжением того, что случилось с ней в день свадьбы Розы — онемение конечностей и крайнее истощение сил, но она не собиралась никому рассказывать об этом.

— Я хочу знать, что у тебя болит, — не отставала от нее Роза.

Жасмин вздохнула, как бы показывая, что все это пустяки, и объяснила:

— Мне просто нужно немного отлежаться после того, как у меня были легкие спазмы. Это было два раза. Доктор говорит, что это случилось из-за неритмичной работы сердца — явления, которое часто встречается у таких стариков, как я. Мадам Арно вовсе не нужно было поднимать переполох и посылать сегодня за доктором.

— Она поступила правильно. — Роза всегда испытывала симпатию к матери Дианы, скромной, добросовестной и отзывчивой к чужой беде женщине, которая не только отлично выполняла обязанности экономки, но и постоянно заботилась о здоровье своей хозяйки. — Я пошлю Диану в Версаль, чтобы она привезла мне кое-какие вещи, и останусь с тобой, пока ты окончательно не поправишься.

— Боже упаси! — Меньше всего Жасмин хотела бросить тень на безоблачное блаженство первых месяцев замужества внучки. Именно по этой причине она и утаила от всех свой первый приступ. — Мне куда спокойнее, когда ты занимаешься своими делами во дворце, и я с радостью жду каждой встречи с тобой. К тому же Мишель не дает мне скучать.

Жасмин настояла-таки на своем. Роза возвратилась в Версаль вечером того же дня, вовсе не убежденная в том, что ей следовало слушаться бабушку. Единственным утешением были слова доктора, который сказал, что Жасмин может прожить еще довольно долго при условии покоя и отсутствия потрясений.

После возвращения из Шато Сатори Розе сразу бросилось в глаза то, как опустел Версальский дворец, из которого в разные стороны разбегались придворные. Некоторым из них не повезло. Они попали в лапы революционной толпы и были растерзаны, так и не добравшись до границы. Те же, кто остался, проводили время, развлекаясь в меру своих сил, ибо в отлаженном доселе расписании балов, приемов, концертов, раутов и других событий светской и официальной жизни царил полнейший беспорядок, да и сами эти мероприятия превратились в скучнейшую рутину сейчас, когда каждый из аристократов был озабочен тем, как спасти свою жизнь в этом кровавом кошмаре, который, подобно трясине, засасывал Францию все глубже и глубже. Именем революции творились дикие преступления, от которых волосы становились дыбом. Бывший министр был повешен толпой на уличном фонаре, а затем голову несчастного отсекли ударом огромного мясницкого тесака, а рот набили соломой, поскольку именно этому министру революционеры приписывали высказывание, в котором тот цинично советовал голодающим вместо хлеба питаться сеном. На этом месть толпы не закончилась, и озверевшие вконец санкюлоты растерзали сына министра. Сотни похожих случаев происходили по всей стране. Закон и порядок перестали существовать.