Танцы с Подсознанием. Книга 1. До Тьмы дотронувшись рукой

– Пиво пить, кушать рёбра, вкусно… – на ломаном русском, пытался объяснить господин Кёллер.

Это и вправду было вкусно! От выпитого пива кружилась голова и сладкая истома разливалась по всему телу. Сытая и хмельная Любка быстро засыпала.

Ночью снились русские берёзки, барин Иван Савельевич, как он перекрестил её на прощание и пустил слезу. Как Минька, сын звонаря, тайком сунул ей подаренный заморским гостем, серебряный рубль. Девчонка отказалась брать монету – она же целое состояние:

– Минька, оставь себе, ты учиться хотел! Кафтан купишь новый, книжек, да сапоги кожаные. А то появишься в семинарии в лаптях – смеяться над тобой будут!

– Барин, благодетель наш, обещал снарядить в духовную семинарию! – возразил тогда паренёк, затем обернулся и убедившись, что никто не слышит, заговорщически прошептал, – сбегать будешь от немчуры проклятой, пригодится…

– Ох, Минька, Минька! – заплакала тогда Любка. – Никуда я сбегать не буду, помру на чужбине! Видно доля моя такая…

И вот, она чужбина, и вот он город Бремен, город купцов, самый крупный порт Германии.

Бремен встретил радушно и торжественно – громким звоном колоколов.

– Турм Глокеншпиль, – купец показал указательным пальцем в сторону красивой башни, – Турм – башня, Драйсихь Глоке.

– Что значит «Драйсихь Глоке?» – ломая язык, переспросила девочка.

– Колокол, тридцать колокол, – улыбнулся он.

Но Любка не умела считать, и ей было абсолютно наплевать, сколько колоколов имела эта Турм. Она вспомнила небольшую уютную церквушку в своём селе на берегу речки, и по щекам потекли слёзы.

– Плакать найн, – засуетился немец, – найн Трэкен!

– Что такое «Трэкен?»

– Слеза… – и он, пыльным рукавом кафтана, начал вытирать слёзы с девичьего лица.

Затем заглянул ей в глаза и ласково произнёс.

– Красивый глаза не должен плакать, красивый Грау. Я дам тебе Фройде – радость! – пообещал купец.

– Ваше Степенство, да какая же радость на чужбине – то жить?! – удивилась Любка.

– Зови меня Мартин! Степенство найн…

Дом господина Кёллера располагался в сердце старого города, за Марктплатц, около рыночной площади. Он был двухэтажный, из серого камня, с красивыми расписными ставнями.

– Ух ты, дом – то больше, чем у барина нашего! – воскликнула девчонка.

– Льюба, барин…забыть!

– Да как же забыть? Иван Савельевич, как отец родной…

– Отец родной не отдать чужбина дочь… – съязвил Мартин и легонько подтолкнул её к входной двери.

Но не успела Любка войти, как дверь распахнулась и навстречу им выбежала девчонка лет семи, бросилась на шею немцу и заверещала:

– Фатер, Фатер! Майн либэ Фатер…

Мужчина обрадованно подхватил ребёнка на руки и прижал к себе.

– Майне либэ Тохтер! Майне либэ Медхен! – кудахтал он, покрывая поцелуями лоб и щёки своей дочери.

Любка смотрела на эту сцену и завидовала. Она вспомнила своего тятьку и по щекам опять потекли слёзы.

– Вер ист дизес Медхенд унд варум вайнт зи?! – купеческая дочка удивлённо уставилась на гостью.

– Она спросить, кто эта девица и почему плачет, – перевёл Мартин, затем обращаясь к дочери, произнёс:

– Дас ист айне руссише Шклафен!

И опять перевёл Любке:

– Я сказать дочь, что ты руссише рабыня…

Услышав слово «рабыня», девушка покраснела и опустила голову.

– Шутить…я шутить! – господин Кёллер поспешил исправить ситуацию. – Льюба, меня простить! – он виновато заулыбался. – Майн Тохтер, дочь, Эльза! Твой Арбайтен…работа…няня майн Тохтер.

*****

Прошёл год.

Сытая и спокойная жизнь в доме купца, дала о себе знать – Любка расцвела и похорошела. Это тебе не деревня, где вставали с первыми петухами и начиналась круговерть – корову подои, грядки прополи, воды на коромысле принеси, печь натопи, в печи свёклы и репы натоми. А после полудня, к барину будь добра явиться, а уж жёнушка его Наталья Петровна, без дела не оставит – расстарается, заданьев напридумывает.

У немца же в доме, жизнь текла неторопливо и размеренно. Каждое утро, в одно и тоже время, кукушка выскакивала из часового механизма и будила руссиш Шклафен. Она умывалась, приводила себя в порядок и шла готовить завтрак себе и Эльзе. Отдать должное Мартину, он разрешил русской няне есть с одного стола с дочерью. Девушка быстро привыкла к немецкой кухне – много свинины, куриного мяса, всё жирное и особый конёк – жареные яйца. От изобилия мяса и масла, Любкины бока округлились, грудь налилась, волосы стали упругими и шелковистыми. От худенькой, испуганной девчонки, не осталось и следа.

«Шёнхайт мит шверэм Блик!» – шептались продавцы на рынке, у которых, девушка два раза в неделю покупала продукты.

– Чё говорят – то, про меня что – ль?! – спрашивала она Эльзу, которая всегда сопровождала свою няню, куда бы та не шла. Так велел отец.

– Красавица с тяжёлым взглядом! – переводила купеческая дочка, с гордой ухмылкой на губах.

Ещё бы, ни у кого из знакомых и друзей, в услужении не было русской рабыни! Вот так отец сильно любит её, вот так балует!