Танцы со смертью. Жить и умирать в доме милосердия

Сила воображения Вестдейка во всяком случае никогда не дала бы расколоть себя электрокардиограммой. И Кафка описывает болезнь в том же духе – в одном из писем к своей тогдашней возлюбленной Милене Есенской он обрисовывает собственный туберкулез легких:

«…Und denke nur an die Erklärung, die ich mir damals für die Erkrankung in meinem Fall zurechtlegte und die für viele Fälle paßt. Es war so, daß das Gehirn die ihm auferlegten Sorgen und Schmerzen nicht mehr ertragen konnte. Es sagte: „ich gebe es auf; ist hier aber noch jemand, dem an der Erhaltung des Ganzen etwas liegt, dann möge er mir etwas von meiner Last abnehmen und es wird noch ein Weilchen gehen“. Da meldete sich die Lunge, viel zu verlieren hatte sie ja wohl nicht. Diese Verhandlungen zwischen Gehirn und Lunge, die ohne mein Wissen vor sich gingen, mögen schrecklich gewesen sein» [«…И думаю только об объяснении, которое тогда возникло для заболевания в моем случае и которое подходит ко многим случаям. Похоже было, что мозг больше не мог переносить возложенные на него боль и заботы. Он сказал: „Сдаюсь, а если найдется кто-либо, кого интересует сохранение целого, пусть облегчит мне ношу, и тогда это еще протянется какое-то время“. Тут же откликнулось легкое: ему, видно, нечего было терять. Эти переговоры между мозгом и легким – я о них и не знал, – должно быть, были ужасны»].

Типична для Кафки непредсказуемость результата: легкое и мозг ведут жуткий разговор у него за спиною.

Более близкий пример. Тридцать лет тому назад моя мать умерла от цирроза печени. По различным причинам при этой болезни в брюшной полости образуется большое скопление жидкости, оставим сейчас в стороне биохимию. Поскольку ее живот с течением времени всё более распухал, мы ясно видели и понимали из слов врачей, что он заполнен водой. И какая картина возникала у нас о том, что будет дальше?

«У нее крепкое сердце, и это протянется еще какое-то время. Но как только вода дойдет до сердца, тогда уже всё…» Полный идиотизм, но и ребенком я прекрасно понимал, что сердце утонет в этой жидкости. Я не мог избавиться от этой картины, и, когда я как-то вечером лежал в постели, мучительно размышляя об этом, мне стало еще страшнее, после того как я понял, что сцена утопления разыгрывается в кромешной тьме, потому что внутри тела полная темень. Ясно, здесь нечего говорить о молекулах.

Наша залитая солнцем пожилая чета из рекламного объявления живет, вместе со своей любимой лодкой, в долине, где легкие тайком беседуют с мозгом, где сердца тонут, протягивая раскрытую ладонь смерти.

– Это своеобразное место, – обращаюсь я в заключение к Андре, – и оно заслуживает, чтобы ты лучше к нему относился, а не пренебрегал им самым постыдным образом. Можешь постараться никогда больше с таким недовольством не перелистывать наш клубный журнальчик?

– Постараюсь, Антон. Я, пожалуй, пойду?

– Хорошо. На следующей неделе займемся Ницше и головной болью.

Страшный герой

Умерла мефроу де Ваал. В последние дни жизни впечатляющее обаяние этой представительницы старинного патрицианского рода отступило под воздействием моих лекарств, из-за чего она, какая-то скомканная, словно витала в подушках. Но после смерти и того, как Мике умело и нежно обмыла и одела умершую, она и мертвая снова предстала в своем прежнем величавом достоинстве.

Я был у нее за два дня до смерти, и, к моему изумлению, ей удалось освободиться от своего разбитого тела, которое терзало ее тысячью болей, и она ясным взглядом посмотрела на меня и спросила: «Ты мне поможешь?» Я десяток раз сказал «ДА», и кивком головы показал «ДА», и вложил «ДА» в пожатие ее руки, и, наконец, поскольку она совершенно оглохла, написал: «ДА».

В пятницу ее хоронят, по ее просьбе без церковного ритуала. «Это из-за моего брата». Ее брат-близнец Ханс умер в возрасте 54 лет в глубокой деменции, она с трудом переживала его духовный упадок.