— Ну, барышня наша останется жить здесь. На случай, коли она выйдет замуж, ей по завещанию кое-что отписано. Только ведь не найдет она себе мужа. Подходящих мужчин везде и всюду истребили, их теперь днем с огнем не сыщешь. Да и красотой она, барышня-то наша, увы, не блещет. С виду уже почти как мать, худая, болезненная, заплаканная. Барышня Мария, та совсем другая была. Она теперь в Германии. С немцем уехала, говорят, он на ней женился, но я не верю. Она была помолвлена с нашим молодым хозяином, и народ всякое рассказывает, к примеру, что он свадьбы не дождался. А в пословице говорится: попытка не пытка. Эта барышня Мария, говорят, радовалась войне. Ну и немец-то, поди, заметил…
— У богачей тоже много чего происходит! — сказал Тарабас.
— Они теперь вовсе не богачи, — продолжал Андрей, — господа-то наши! В остальной России у них все отобрали и раздали народу, Боже меня сохрани от такого. Счастье, что я здесь. Но глянь-ка, хозяйка наша идет.
На ней было длинное черное платье и черный кружевной чепец. Трясущаяся голова опущена. Тарабас видел только летучий желтоватый отблеск восковой кожи да острый профиль носа. Шла она через двор мелкими неровными шагами. Стая квохчущих кур приветствовала ее шумным хлопаньем крыльев.
— Птицу она кормит, бедняжка! — сказал Андрей.
Тарабас смотрел на мать. Слышал, как она, подражая голосам кур, издавала квохчущие, кудахчущие, хриплые, писклявые звуки. Желтоватые седые пряди падали из-под чепца на лицо. Мать и сама чем-то походила на квохчущую курицу. Выглядела она до крайности нелепо, дряхлая чудачка в черной одежде, и, вне всякого сомнения, глупая птица уже долгие годы была ей единственной компанией. Я рожден из ее лона, ее грудь вскормила меня, ее голос баюкал меня, думал Тарабас. Это моя мать!
Он встал, направился к ней, стал прямо в куриную суматоху, низко поклонился и пробормотал:
— Милостивая хозяйка!
Она вскинула острый подбородок. Маленькие воспаленные глаза, над которыми трепетали выбившиеся желтовато-седые прядки, не смотрели на Тарабаса. Она отвернулась и хриплым голосом крикнула:
— Андрей! Андрей!
В эту минуту наверху отворилось окно. Высунулась голова старика Тарабаса. Он крикнул:
— Андрей! Кто этот оборванец? Гони его в шею, сию же минуту! Только сперва обшарь ему карманы! Где Юрий? Сколько вам говорить, чтобы не впускали попрошаек! Чтоб вас черт побрал! — Голос старого Тарабаса сорвался, он еще дальше перегнулся через подоконник, лицо налилось кровью, и он принялся выкрикивать снова и снова: — Гони его! Вон! Вон!
Андрей легонько взял Тарабаса за плечо и повел к задней калитке.
— Господь с тобою! — тихонько сказал он. Потом громко захлопнул тяжелую калитку. Петли лязгнули, щелкнул тяжелый замок. Калитка чуть задрожала.
Тарабас зашагал по тропке под ивами, по узкой тропке между болотами.
XXVI