Таран и Недобитый Скальд

Я с трудом перевела ее сообщение. Церковь? Мне надо идти в церковь? Порывшись в памяти, я вспомнила обычай ходить в церковь по воскресеньям. А это происходит до завтрака или после? Если после, то я согласна… Оказалось, что в церковь надо идти прямо сейчас. Я расстроилась, и безо всякой охоты слезла с кровати. Барон потрудился купить мне несколько платьев, поэтому горничная, порывшись в дорожном сундуке, вытащила черное платье из тяжелого плотного материала. Я представила, что мне придется вышагивать в этом весь день, и приуныла еще больше. После запаковки меня в тонну материи горничная протянула мне нечто, похожее на кружевной носовой платок нестандартных размеров и к тому же черного цвета. Я с трудом сообразила, что этим надо было покрыть голову. Ну ладно, голову я покрыла, а чем прикажете маскировать грудь неземной красоты? Я поискала какую-нибудь шаль, но не нашла ничего, кроме все тех же носовых платков, а их на грудь Рёд требовалось не менее килограмма. Меня поторапливала горничная, поэтому, плюнув на приличия, я выскочила из комнаты.

Выплыв во двор, я со злорадством отметила разноцветный фингал под глазом у графа и его не совсем уверенную походку. Зато графиня глядела на меня почти дружелюбно, если только я правильно поняла выражение ее лица.

— Доброе утро, баронесса, — пропела графиня, подходя ко мне. — Сегодня такой чудесный день! К сожалению, мой муж не может полностью оценить всю его прелесть. Представляете, вчера ночью он сильно поранился…

— Ах, не будем об этом, Матильда, дорогая, — перебил ее граф и, лучезарно улыбаясь, враскоряку подошел ко мне. Его походка напомнила мне незабываемый способ передвижения моей, теперь уже, к счастью, бывшей, учительницы по физкультуре. По школе ходила легенда, что, когда наша Физкульт-Баба-С-Веслом-И-На-Лыжах каталась на этих самых лыжах, по лыжне мчался лось и на полном ходу проскочил между ее ног… Теперь, я надеюсь, вы представляете себе походку моей бывшей учительницы и сочувствуете мукам бедного графа, у которого между ног проскочил не лось, а подсвечник в тяжелом стиле (не знаю, как эта прелесть называется, но на подсвечнике была куча херувимчиков с ярко выраженной степенью дебилизма на лицах и пучки роз, похожих на кочаны капусты).

— Моя дорогая баронесса, надеюсь, вы хорошо спали ночью? — от размышлений и воспоминаний меня оторвала графиня, радостная, будто ей кто в карман высморкался. Похоже, граф не оставил своих поползновений. Да, точно, опять выложил глаза на мою грудь. Я умильно улыбнулась графу. Уси-пуси, так мы еще и мазохисты?! Ну подсвечников-то на его век хватит…

В церковь мы поехали в карете. Аристократы, куда ж деться. Надо соблюдать субординацию… До церкви мы добрались без происшествий, да и сама служба не произвела на меня впечатления. Вначале, правда, было весело. Старый-престарый дедуля, которого, казалось, специально для этой цели вырыли из могилки, где он мирно почивал лет тридцать, развлекал себя и остальных игрой на не менее дряхлом клавесине, хотя нет, по-моему, это называется орган. Со стороны это было похоже на изнасилование музейного экспоната музейным же экспонатом. Затем к хрипу бедного инструмента нескладно подключились дети, изображавшие хор. Я поразилась тому, под каким углом они выгибали шеи и растопыривали глаза (другим словом просто не выразить это страшное зрелище), чтобы одновременно глядеть в ноты и на меня. Затем веселье кончилось. Оказывается, нам предстояло еще выслушать проповедь. Молодой священник, краснея и местами переходя на блеянье, принялся икать что-то о необходимости милосердия и незлобивости. Говорить ему было очень трудно, так как для того, чтобы заглянуть в листы с проповедью, лежащие перед ним, ему приходилось убирать глаза с моей груди. Я же откровенно развлекалась и строила ему глазки, как заправская ведьма. Где-то я читала, что для ведьмы нет большего кайфа, чем соблазнить священника. Но и это занятие мне вскоре наскучило, и я принялась осторожно разглядывать толпу. Я обратила внимание на то, что много женщин было в глубоком трауре, как будто по деревне пронеслась эпидемия.

Наконец все закончилось, и мы пошли к выходу. Я выходила последней и слегка замешкалась у входа, запутавшись в юбке. Тут же ко мне подскочила баба в трауре и, цапнув за локоть, зашептала жарко:

— Уезжайте отсюда, госпожа. Вы такая же, как наши бедняжки. Уезжайте, это плохие люди, — и отскочила обратно в толпу.

Графиня обернулась и окликнула меня. Я с неохотой пошла к выходу, досадуя на то, что не успела задержать тетку. “Наши бедняжки?” Что бы это могло значить? Плохие люди? Ну это, ясное дело, граф и графиня. Этим-то грамот за примерное поведение в школе не выдавали. Мне, впрочем, тоже, так что силы равны.

Уже подходя к карете, я заметила вдалеке развалины какого-то дома и поинтересовалась у графа:

— А что это за живописные руины там виднеются? — Живописными эти обгорелые кирпичи назвать было сложно, но я изо всех сил старалась поддержать беседу, так как к графине опять вернулось плохое расположение духа.