Тарантул

Месть - вот чем я живу и буду жить. Я буду убивать до тех пор, пока не уничтожат меня. И я согласен на это. Единственное, чего бы не хотелось чтобы мои незначительные мозги выковыривали из ракушечного черепа и кидали в цинковое ведро покойницкой. Вот такая вот блажь мертвеца.

Потом меня привели в очередной казенный кабинет. В нем пахло пылью, скукой, хлоркой и человеческой бедой. Окно было зарешечено. На подоконнике стоял пакет кефира. За столом сидел новый невнятный человек в гражданской одежде. У него была плешь, теща-стерва и трое детишек от двух жен. Он представился - следователь по особо важным делам Бондарь и спросил, будет признаваться сразу или упираться?

- В чем признаваться? - спросил я, сидя на скрипучем стуле.

- В убийстве, Иванов, - улыбнулся доброжелательной улыбкой.

- В убийстве кого? - решил уточнить я.

- А есть выбор?

- Думаю, есть. Празднички выдались веселые.

- Это верно, - согласился. - На Руси без смертоубийства никак нельзя. Праздник - не праздник...

- Национальная игра: кто выжил, тот молодец.

- М-да, - листал документы. - Богатая у вас биография, Иванов. Герой нашего времени?

- Ну, до героя мне ещё далеко.

- А что так? Еще десяток трупов и - герой! - Посмотрел на меня, как официант на некредитоспособного клиента. - Вы, братва, думаете, что круче всех, ан нет, сизари мои... - И начал политпросветительную беседу о том, что власти выгодна эти полукриминальные условия развития раннего капитализма с социалистически лицом.

Я, не слушая словесную чепуху, смотрел на нездоровый цвет лица следователя Бондаря и думал, что у него, подозреваю, проблемы с желудком. К сожалению, пищеварение играет в нашей светской жизни решающую роль. И, наверно, по этой причине практически все население питается пищей, способной убить все живое на земле, под землей, в воде и в воздухе. Но россиянин - человек новой формации. От гуттаперчевого хлебушка, абразивной колбасы, прокисшего кефира, подсурьмленных овощей, стружечного чая и проч. у многомиллионной массы тружеников и тружениц случается постоянный и крепчайший запор. Все народные помыслы сосредоточены на процессе внутреннего самооблегчения и утром, и днем, и вечером, и ночью, и летом, и осенью, и зимой, и тем более весной. То есть народу некогда работать на фабриках и заводах, на шахтах и в школах, на полях и в садах, как это было раньше; народ кряхтит на унитазных лепестках, считая, что этим самым действом вносит посильную лепту в развитие нового общества, полностью свободного от таких понятий, как любовь, вера и надежда.

От таких мыслей я почувствовал откровенные позывы в животе. Что ж даже герою свойственны слабости. Человек - он и в каземате это самое, творение Божье. О чем я и поспешил сообщить своему собеседнику. О желании посетить ватерклозет МВД.

- Драпануть желаете, Иванов? - поинтересовался знаток человеческих душ.

- От себя не убежишь, гражданин начальник, - пошутил я.

- Золотые слова, - и вызвал конвой.

Явился пожилой человек с казацкими усами и в погонах младшего состава; на предупреждение, что я могу убежать, он ухмыльнулся и сказал:

- От меня не убегёть! - И позволил шутку. - Шаг влево, шаг вправо от унитаза - стреляю без предупреждения.

Я передернул плечом - старые кадры решают все, и выбрался в коридор Управления внутренних дел, куда меня без почета препроводили. Я и старшина медленно побрели вдоль дверей с табличками и без. Тревожно трещали телефоны, за стенами бубнили голоса, ходили офицеры с озабоченным видом, на стульях сидели напуганные казенщиной посетители, и во всей этой бессмысленной клоаке находился я. Зачем и почему?

У меня возникло странное ощущение ирреальности происходящего, будто смотрел на все со стороны. Сбежать, конечно, отсюда можно, да куда? Всюду нас ждет казенный дом, где зарешечены окна и стены вымараны в краску цвета стальной ненависти, где пахнет кирзой и ваксой, где ногами давят, как виноград, человеческие судьбы...

- Эй, молодец, - услышал голос сопровождающего. Он стоял у двери с буквой "Ж". - Заходь. И не балуй.

- Куда заходь? - не понял я.

- Сюда, - открыл дверь ключом.

- Так это - "Ж": женский?

- Ну и что?

- Ну, а я кто?

- Кто? - не понял старшина. - Ты задержанный.

- А ещё кто?

- Не морокай ты мне голову, - возмутился. - Иди, делай свое дело...

- Не пойду в "Ж", - заупрямился, не желая принимать участие в абсурдной пьеске под названием "Жизнь". (Тоже, между прочим, на "Ж".).

- А куда пойдешь?

- В "М" пойду.

- Так залило тама, - признался старшина. - Давай-давай, я посторожкую...

- Я передумал, - сказал.

Милицейский казак плюнул себе под ноги и признался, что с большим удовольствием утопил бы меня. В нужнике. Вместе с моими принципами. И мы побрели обратно.

За время нашего отсутствия произошли эпохальные события. Потому, что следователь Бондарь крутился по кабинету, как балерина, пытаясь одновременно пить кефир из пакета и поймать рукой рукав пальто.

- Он того... в "Жё" не восхотел, - начал было жаловаться старшина, но был прерван криком, чтобы меня сопроводили в машину.

- А что случилось? - спросил я. - Новые трупы? А у меня алиби.