Тарикат (СИ)

Потом он заговорил о том, что мне нужен свой верблюд, потому что, скорее всего, наши пути разойдутся. Я встревожился и спросил, почему он не собирается вернуться в Медину вместе со мной. Но он лишь покачал головой:

— Может быть, тебе придется пойти не в Медину, а совсем в другом направлении. Но все это мы решим уже завтра.

Больше я ничего так и не смог добиться. И тревога моя только возросла.

Примечания

[1] Мукаддас (араб.) — чистый, со святой душой.

Глава 9

598-й год Хиджры

Если бы меня кто-то спросил: «Бахтияр, что ты сейчас делаешь, чем занят?». Я бы ответил: «Иду». Если бы меня спросили вчера или месяц назад, я ответил бы точно так же. Вся моя жизнь превратилась в один-единственный путь. Из города в город, из страны в страну, из года в год. Но когда не ведаешь цели своего пути, то остается только движение. Поэтому не спрашивайте, куда я иду. Ответа у меня нет, как нет его ни у кого из ныне живущих. Разве что Аллах знает, но не открывает мне истину.

Сегодня я пересекаю Великую пустыню, в который еще не был. И поверьте, если существует ад, то он похож на эти бесконечные ржаво-красные пески. И точно так же там теснятся огромные барханы, выеденные с одного боку постоянным ветром, оставляющие лишь узкий проход для путешественника. Иногда ветер выкапывает из барханов необычные тяжелые камни, похожие на розы. Они скатаны из слипшихся песка и гипса, и провели не одно тысячелетие под тяжестью барханов. Когда я нахожу их, то вспоминаю и собственную могилу, в которой провел много лет, и вышел из нее таким выносливым и крепким как эти розы пустыни. Да, оказалось, что я могу идти долгими часами и не уставать, что мне хватает глотка воды и куска лепешки, чтобы утолить голод и жажду и снова почувствовать себя полным сил. Это странно, ведь в те времена, когда я ходил с караваном моего названного отца Карима, то уставал точно так же, как и другие. Но в этот раз меня ведет не только моя воля, а еще и воля таинственного семечка, заключенного в белый шелк оберега, висящего на груди.

Поэтому путь мой легок. И я занят лишь тем, чтобы убить скуку. Я вспоминаю эпизоды моей новой короткой жизни, проговариваю суры Курана, но чаще всего возвращаюсь мыслями к тому, что послужило причиной моего сегодняшнего одинокого путешествия. Моя спутница молчалива. Это старая одноглазая верблюдица по кличке Ханым. Когда я решил отправиться в путешествие после хаджа, с трудом раздобыл ее в Мекке, да и только потому, что никто не хотел ее брать — она казалась слабой и усталой. Погонщик даже не взял с меня денег, словно был счастлив от нее избавиться. Но как оказалось, не по причине ее слабости, а из-за невыносимо дурного характера. Ханым соглашалась везти грузы, но людей на своей спине не терпела и сбрасывала каждого, кто пытался на ней проехаться. Один мальчишка даже сломал руку.

Но чаще всего я вспоминаю свой последний разговор с Ибн Араби. Это случилось на другой день после хаджа. Мы собирались отправиться в Медину, а затем еще куда-нибудь. Ибн Араби тогда впервые назвал меня «Бахтияр-хаджи», и звучало это так непривычно, что я даже вначале не понял, что он обращается ко мне. Вообще, после хаджа для меня словно ничего не изменилось. Память не вернулась, и поэтому в отличие от Ибн Араби, я был мрачен. Возможно, что на тот момент я был самым мрачным человеком в Мекке. Паломники разъезжались, храня на лицах выражение небесной благости и счастья.

— Бахтияр-хаджи, — снова обратился он ко мне, — что же ты не весел, ведь теперь ты получил внимание Аллаха, и все твои потомки целых семь поколений будут иметь право называться «хаджи». Как ты назовешь первого сына? Хаджиакбар?

— Нет, Мухйиддин-хаджи, — грустно ответил я. — Как можно обмануть женщину перед лицом Аллаха, мать будущих детей? Ведь у меня нет имени, и я не помню своего прошлого. Я даже не знаю, какие грехи мог совершить. Но, скорее всего, я немало нагрешил, раз Аллах не снизошел ко мне Своей милостью и не вернул память. Сначала нужно преодолеть путь, а уж потом думать о женитьбе, если когда-то это станет возможным. Я встречал много хороших и добрых людей, но ни один из них тоже не смог помочь.

— Это достойные речи, — согласился Ибн Араби. — Но ты прав и не прав. Возможно, что я помогу тебе вернуть твое прошлое. Помнишь, как голубь принес мне лал? Он принес его оттуда, где драгоценные камни просто валяются на улицах и стоят не больше, чем придорожная галька. То, что птица сумела туда долететь, говорит лишь об одном — человек тоже сумеет дойти.

— Но куда? — удивился я. — И зачем мне драгоценности? Что я буду с ними делать?

— Ты не тщеславен и не жаждешь богатства. Это прекрасно. Но все может измениться в один момент. Люди иногда становятся другими, когда легко достигают благополучия.

Я заверил его, что не собираюсь меняться, но лишь хочу получить знание о себе и своем прошлом. Тогда он, наконец, начал говорить то, что меня интересовало, безо всяких там моральных отступлений.