Тарковские. Осколки зеркала

…Моя лань («пугаюсь») – не бойтесь добрых и сильных рук. (Зачем лани – руки! Это просто – Ваши страхи. Посреди реки <сверху: Кругоземельного> Океана – есть место, оно – точка, где всё – стихает, самое сохранное место на всей планете… – Я. – У Вас была мать – я ею буду. (Моложе, нежнее). Я Вам буду всем, что Вам – нужно. Ибо (4 часа утра) мне нужна от Вас только моя нужность – Вам (моя возможность – любить Вас <в> мою меру).

Дитя! Уже любимое – до боли любимое ‹…› (По боли мы узнаем, что дитя – наше.)

Вам нужно <зачеркнуто: тоже> «<нрзб.>» – он будет (не я им буду, потому что меня – не <нрзб.>, он – будет) и Вам нужно море – для всех Ваших <сверху: горных> рек – (ибо первая и последняя страсть всех рек – течь: Кругоземельный Океан) – он будет, он – есть.

– «<нрзб.>? в доме?» Всё уже – есть. Включая и берег.

Не бойтесь: семейные осложнения, телефонные звонки. Захват. Всё будет – и было.

У меня – сын. У Вас… – может быть тоже сын? (Мужчины – и не знали <сверху: знают>, женщины только это и знают.) У Вас Ваша жизнь, которую я чту. Ничто не вернется. Будет –

Будет – пожар.

Молчите. Глоток – раскаленного угля – тайны. <Зачеркнуто: Раз так – ты – во мне и я в тебе.> Глоток – меня в себе.

––

Я никогда Вас не окликну. Всё – в Ваших руках.

––

Иногда я баюкала своих сыновей – в своем собственном лоне. Чтобы лучше – спали. Ибо всё, что я хотела для другого и от другого – сон.

––

Я может быть потому никогда не любила моря – даже Океана! даже – Тихого! – потому что отродясь знала (потом – узнала): – Кругоземельный Океан – Океан – река – древних, обнимающий земли, <зачеркнуто: совмещающий> а не – болтающийся между: Феодосией и Константинополем ‹…›[90]

Совершенно другим, «прозаическим» языком написано письмо Марины Ивановны от 10 марта 1941 года арестованной дочери:

Дорогая Аля! Наконец-то письмо от тебя (Муле), с точным адр<есом>. Из двух твоих открыток, еще московских, я не получила ни одной, – горькая случайность! 27-го января, когда я подошла к окошечку с передачей, мне сказали, что ты выбыла…*

Конечно, папа читал Цветаевой «балладное» стихотворение «Стол накрыт на шестерых…», обращенное к дорогим теням – к умершим отцу, брату, любимой. Папа написал его 30 июля 1940 года, за несколько дней до годовщины смерти его Дамы (Марии Густафовны Фальц), женщины в «немодных синих шелках», которую он «горше всех любил» и которой посвятил около двадцати стихотворений, в том числе и «Первые свидания».

Теперь, ранней весной сорок первого года (6 марта), Цветаева пишет не только письмо, оставшееся в черновой тетради, но и ответное стихотворение, которое дошло до папы только через годы как «голос из гроба».

По свидетельству Марии Иосифовны Белкиной, Цветаева запоминала чужие стихи с первого чтения. Но здесь – другое. Уже эпиграф, первая строчка из папиного стихотворения «Стол накрыт на шестерых…», записан у Цветаевой иначе. Она как бы интуитивно отказывается от балладно-песенной ритмики папиного стихотворения, написанного хореем, и пишет свое четырехстопным, «золотым» ямбом. Обратная строфика, не «женская – мужская», а «мужская – женская», придает ее стихотворению особую силу и драматизм.

Все повторяю первый стих
И все переправляю слово:
«– Я стол накрыл на шестерых»…
Ты одного забыл – седьмого.

Папиных гостей (отец, брат, Она, среди которых и фольклорные «горе да печаль») Цветаева перечисляет по-своему: «…Два брата, третий – ты сам с женой, отец и мать». Цветаева не услышала, а может быть, не захотела услышать, что на печальный ужин к поэту приходит его умершая возлюбленная. Иначе вряд ли она обратилась бы к нему со своим стихотворением, которое выплеснулось из ее души как надежда на понимание, как желание быть необходимой, как укор, что она осталась «непозванной».

…Никто: не брат, не сын, не муж,
Не друг – и все же укоряю:
– Ты, стол накрывший на шесть душ,
Меня не посадивший с краю.

Папа не знает, что есть это стихотворение, ставшее, как говорят, последним в жизни Цветаевой.

Марина Ивановна поняла, что Тарковский «боится» встреч с нею. Ему тоже горько оттого, что их дружба может разрушиться. 16 марта 1941 – такая дата стоит под его стихотворением «Марине Цветаевой». Диалог продолжается: