19. Х.37.
Милая Нина Герасимовна! Я получил ваше очаровательное письмо только сегодня – два дня оно пролежало на покинутой мною квартире (в 1-м Щиповском переулке. –
В Тарусе я засиделся потому что моя тарусская муза залежалась: она сломала ногу на гладком месте, спешила принести мне рифму грёзы – слёзы и упала. Через 5 дней должен быть автомобиль, и она будет доставлена в Москву, крылья свои она забыла в Греции, а без них она может передвигаться только в лежачем положении… Сделайте доброе дело: поберегите еще несколько дней грузинские песни от завидущих глаз, я их изобрел и буду корчиться от плача, если их перехватят. Целую ваши ручки, ‹…› привет всем, кто помнит Вашего старого поклонника.
Письмо касается жизни папы в Тарусе, куда он уехал летом 1937 года, приглашенный Антониной Александровной Бохоновой-Трениной. Как видно из содержания письма, Антонина Александровна, которую папа называет своей тарусской музой, сломала ногу и не могла передвигаться, а отношения их с папой тем летом были отнюдь не лучезарны.
Летом 1939 года папа жил какое-то время у Нины Герасимовны в доме ее дочери на улице Обуха. Это был уже третий год со времени его ухода из семьи и вынужденного бездомовья. В августе он был в Ленинграде, куда поехал заключать договор с Детиздатом. Уезжает он с разбитым сердцем – произошел, как тогда казалось, полный разрыв с Антониной Александровной:
16. IХ.1939.
Милая Нина Герасимовна!
Прежде всего – простите мне, что я не написал Вам ни одной строчки со дня отъезда из Москвы. Но все это время я жил сумасшедшей жизнью, достаточно безумной для того, чтобы молчать, говоря с друзьями. Так вот – я уж буду выпаливать всё без подготовительных пауз: мы развелись с Тоней, это решительно и бесповоротно – и я думаю, что это нужно в равной мере и ей, и мне. К несчастью, это все еще осложняется тем, что я бесплощадной стихотворец, в отличие от площадных, т. е., имеющих площадь поэтов. Итак – прежде, чем писать о том – чего я у Вас прошу – я, в виде оправдания скажу, что я не писал Вам, ни даже маме потому, что этот развод назревал и было так, что писать стало трудно, да вы понимаете – и не будете сердиться. Теперь – просьба…
Второй лист письма утрачен, но из следующего письма ясно, что папа просит Нину Герасимовну подыскать ему комнату.
А на первом листке этого письма есть очень важная приписка: «А стихи я все-таки пишу».
В Ленинграде 22 сентября папа заболевает дифтеритом и шлет Нине Герасимовне телеграмму о необходимости для нее противодифтеритной прививки. (Этой телеграммой подтверждается, что перед Ленинградом папа жил какое-то время у Нины Герасимовны.) В больнице папа написал стихотворение о разлуке с Тоней и, боясь, что ему не разрешат забрать свои бумаги из инфекционного отделения, посылает его в письме к маме.
Утром 26 сентября папа уже «на воле».
Пройдут годы, минует десять лет, и на мамин адрес папа напишет Нине Герасимовне еще одно письмо. Интонации его также невеселы, оно написано на переломе жизни Тарковского, в роковом сорок седьмом году.