Тарковский и я. Дневник пионерки

«В Москве я никогда не думал о деньгах на съемку, о стоимости фильма, а здесь слышал об этом каждый день. Хотя, в конце концов, это оказалось не так страшно, но все-таки в этой ситуации сложнее быть верным себе. Хотя смысл хорошего воспитания в том, чтобы так или иначе оставаться самим собою. Нигде и ни к чему не следует приспосабливаться, в том числе и к Западу».

Ах, как я была согласна с каждым его словом. Маэстро не сломался. Маэстро стоит над мелкими людскими страстишками. Маэстро — Художник!

Но как наивна и непроницательна, как по-школярски недальновидна была я на самом деле… А что есть вся наша жизнь с самого рождения, как не процесс приспособления к этому миру, в который каждый из нас хочет вписаться в соответствии со своими амбициями, как не сражение с этим миром за свое место под солнцем?.. Иначе, твое место в монастыре…

Еще Тарковский дал деловую справку о том, что фильм стоил итальянцам 1,5 млрд, лир, а Советский Союз, по договору, имеет право только бесплатного приобретения фильма для проката во всех социалистических странах.

И тут, когда пресс-конференция вроде закончилась, и журналисты, устроив овацию Тарковскому, уже запихивали в сумки свои диктофоны, блокноты и ручки, он попросил всех задержаться для чрезвычайного заявления: «Господа журналисты, подождите! У меня к вам вопрос». Зал напрягся в недоуменном ожидании. «Дело в том, что мне сообщили будто бы господин Брессон сделал заявление, что он приехал сюда только за Гран-при… Но… Если это так, то я должен сообщить вам, что согласен тоже только на Гран-при!»

Над залом поплыл восторженный гул. Еще бы! Такая пища для журналистов! А я на своем скромном месте съежилась так, словно хотела вовсе исчезнуть из этого зала, хотя кому было там до меня дело. Но, видно, как призывал Тарковский, оставалась собою в соответствии со своим воспитанием. А мое существо заставляло меня стыдиться последнего заявления, как невоспитанного и вызывающе нескромного. На мой вкус. Из уважения к Брессону, его великим картинам и его сединам. Не стоило таким образом набивать цену своему товару, превращать себя в этот товар, публично бежать наперегонки. А где же то самое достоинство? Но, может быть, Андрей все-таки прав, уверяла я себя в следующую минуту, может быть, я опять ничего не понимаю в этой жизни и следует за себя бороться, забыв стыд? И все-таки… не нужно этого порядочному человеку.

Суть состояла в том, что движения Тарковского в сторону овладения новой ситуацией были неловкими и неуклюжими, на мой взгляд. Увы, но хорошее воспитание не помогало ему встать выше вульгарных торгов за Пальмовую ветвь, потому что хотелось ему не только славы, но и денег, чтобы не просто жить, а жить по-царски, спрятав в карман свой восторг перед не менее великим, чем он французом… Но, разумеется, я не сказала Андрею ни слова…

И как я могла говорить с ним на тему денег, если он уже сильно удивил меня, когда я рассказывала ему о своем отъезде из Москвы и о том, как расторгался с издательством «Искусство» наш договор на книжку. Я смеялась тогда, как ловко мне удалось вывернуться из ситуации, когда меня попросили вернуть половину выплаченного нам аванса, сославшись на свою книжку о шведском кино, которую без суда и следствия рассыпали в наборе, не оплатив полностью. «Представляете?. — задавала я Тарковскому вполне риторический вопрос. — Если бы мне еще перед отъездом велели вернуть те деньги, которые я не получала, которые я тогда Вам передала? Было бы не очень приятно и где их было взять?» Но Андрей ответил тогда неожиданно для меня, коротко и жестко: «А вот этого я совершенно не помню», — тут же переключившись на другую тему. Я онемела, не ожидая никакого ответа, но и никак не рассчитывая на это ясное заявление.

Зато Брессон через несколько часов после пресс-конференции, сглаживая неловкость создавшейся ситуации, немедленно пригласил Тарковского на ланч. Это был широкий светский жест, который поставил Тарковского в очень трудное положение. Нервничая и дергаясь, он отправился к застолью со своим соперником. Но, вернувшись, не выражал, как прежде, былых упоительных восторгов от свидания с «гением» экрана…

* * *

…А пока членам жюри предстояло еще разбираться в том, кому что выдавать, протекли еще трое суток, наполненных фестивальной суетой и другими событиями разной значимости.

Прежде всего, мы все оказались недостаточно экипированы для такого роскошного мероприятия, как кинофестиваль в Канне — тем более оказавшись в команде ваятеля конкурсной картины. Нужно было решать ряд неожиданных срочных вопросов…