Тарковский и я. Дневник пионерки

В это время наш голландский издатель по имени Патрик узнал, что ему надо было доставать правку Тарковского, которой уже владела Бертончини, уверяя его по телефону, что книжка полностью переписана. А перевод текста, полученного ими от меня, был уже сделан Арьеном Аутерлинде.

Ну, что ж? — думала я, несколько обескураженная поступавшими известиями, — Андрей высказывал недовольство моей работой и решил, очевидно, наконец, все круто перелопатить. Я даже поверила в то, что это другая книжка, но, в конце концов, — утешала я себя: — я сделала для него всю черную работу, с удовольствием так или иначе собирала его мысли, даже согласилась без особых уговоров убрать свое имя с обложки, чем немало удивила английского издателя — так почему бы мне, в любом случае, не получить свою честно заработанную половину гонорара? Почему бы все-таки не отметить мой скромный вклад в его творение?

Но новый текст так и не поступал в Голландию. Бертончини продолжала морочить голову Патрику так долго, что, наконец, он был вынужден сам выехать в Берлин. Представ пред очами г-жи Бертончини «de facto», он получил текст с сопровождающим его предостережением, слетевшим с милых мне уст: «Я прошу вас не показывать эту правку Сурковой, потому что она только испортила эту книгу».

Честный Патрик, не сумевший разобраться в интригах и заключавший контракт с Тарковским и со мной, в большом недоумении рассказал все это Арьену, передав текст (правку?) для уточнения в переводе… Получив этот текст от Арье-на, я раскрыла его дрожащими руками, ожидая увидеть новые откровения Маэстро, но увидала копию все того же текста, отпечатанного на моей машинке с редакционной правкой разной плотности на разных страницах. В частности, я увидела, что новая глава, посвященная «Ностальгии» и «Заключение», которые особенно не нравились Андрею, не поправлены им швее (!). Впрочем, в «Ностальгии» были четко вычеркнуты несколько абзацев о большой роли Танино Гуэрро в создании фильма, отъезде и акклиматизации его в Италии. Это было, как теперь говорят, круто…

А еще я имела сомнительное удовольствие читать свой собственный текст, выведенный моей рукой и нетронутый рукой Мастера, вроде: «Могли я предполагать, снимая „Ностальгию“, что состояние удушающе-безысходной тоски, заполняющее экранное пространство этого фильма, станет уделом всей моей жизни? Могли я подумать, что отныне и до конца дней моих я буду нести в себе эту тяжелую болезнь?»

Как много я думала о нем, сопоставляя его фильм с его судьбой, но не подумала о себе, оказывается, уже зараженной им не менее тяжелым заболеванием…

Так что, увидев, наконец, Его таинственную правку, я ахнула, понимая, что места к отступлению мне больше не оставлено. Меня не только полностью отстранили от книги, которую я перевезла на Запад, отрывки из которой были опубликованы в «Искусстве кино», части которой я не побоялась опубликовать в Швеции, над которой я тряслась столько лет — мне даже не сказали спасибо. Что-то вроде: «Спасибо, Оля, за помощь в течение стольких лет. Я благодарен тебе, но ты понимаешь, что в деньгах я нуждаюсь больше. Так что прости и надеюсь, что в лучшие времена мы сочтемся»… В этом было бы что-то привычное, хотя мое собственное материальное положение на Западе было сложным. Но, поверьте, я слишком ценила Тарковских, чтобы не согласиться и с этой новой просьбой, если бы ее выразили по-человечески… Однако меня просто и без лишних разговоров выставили за порог.

При издании текста Тарковского, вышедшего из-под моего пера, было заявлено, что я «его только испортила». Но издают-то все-таки ЭТОТ текст, а не какой-нибудь другой — хорош он или плох. Только поправив конец вступления, в конце которого я с разрешения Тарковского следующим образом сформулировала себе благодарность, по крайней мере, как мне кажется, не преувеличивая свою роль в создании этой книжки:

Остается только добавить, что книга эта складывалась из записей дневникового характера, выступлений и многочисленных бесед с Ольгой Сурковой, которая еще студенткой Института кинематографии в Москве пришла к нам на съемки «Андрея Рублева», а затем провела в тесном общении с нами все последующие годы, будучи уже профессиональным критиком. Я благодарю ее за помощь в отборе, систематизации и оформлении материалов, вошедших в эту книжку.

Тарковский добавил, что книга складывалась еще из «полунаписанных глав» и убрал слово «многочисленные». А, кроме того, вычеркнул последнюю фразу, написав: «Я благодарю ее за помощь, которую она оказала мне в то время, когда я работал над этой книгой».