Тарковский и я. Дневник пионерки

16.08.82

Уважаемая Ольга Евгеньевна!

9 августа с.г. Вы обратились в издательство с заявлением, в котором отказываетесь от продолжения работы над рукописью «Сопоставления (Диалог режиссера и критика)» по договору № 8457от 9 июня 1975 г. и просите расторгнуть этот договор с Вами. Мы известили об этом Вашего соавтора. Однако по указанному договору Вами был получен аванс в сумме 525 руб. по договору Вы действуете с Вашим соавтором Тарковским А. А. солидарно. Согласно статьи 20 п. Б типового договора, в случае отказа автора внести в рукопись исправления, предложенные издательством, договор может быть расторгнут, но при этом авторы обязаны возвратить полученный гонорар, включая аванс.

В соответствии с этим просим Вас возвратить в кассу издательства полученный Вами аванс в сумме 525 руб. в течение двух недель (выделено мною — О. С.).

С уважением

Директор издательства

Макаров О. А.

Это те самые деньги, отданные мною Тарковскому, о которых сам Тарковский вовсе забыл, а мне удалось не возвращать их, так как издательство рассыпало в наборе мою книжку о шведском кино, не расплатившись со мной.

И тогда я побрела к адвокату. Он посоветовал непременно написать письмо Тарковскому. Именно это письмо я цитировала в начале повествования. А я представила адвокату договоры, подписанные нами в Англии и Голландии, но… не сумела отыскать в своей коробке договора на книжку с издательством «Искусство», откуда оба экземпляра, видно, исчезли после визига к нам Ларисы Павловны…

Дело мое тем не менее начинало помаленьку развиваться, когда в газетах появилось сообщение о болезни Тарковского и, как я писала выше, моя жажда правды и справедливости отступила перед этим трагическим для меня сообщением…

Позже до меня доходили, конечно, разного рода слухи о его состоянии, но известие о смерти настигло в Москве.

Первое настораживающее известие об угрожающем состоянии Тарковского я получила в театре Ленинского Комсомола, где на этот раз я смотрела «Гамлета» Панфилова с Чуриковой, которая играла уже не Офелию, а Гертруду, Гамлета — Янковский, а не Солоницын, как было у Андрея. После спектакля в кабинете у Захарова Элем Климов, бывший тогда первым секретарем Союза кинематографистов, грустно сказал, что ему звонили из Парижа и сказали, что Тарковский совсем плох. А еще через день в другом театре ко мне подошел в антракте известный тогда журналист Гриша Цит-риняк и сказал, что Тарковский умер.

Не стану описывать свои эмоции, как бы то ни было живые до сих пор… Наверное, будут живы, пока я жива…

Расскажу лучше о слухах, не менее поразивших меня. Я слышала в Москве, что умер Тарковский один, никого из близких рядом не было, что на похороны выехали родственники. В частности, сестра Андрея Марина со своим мужем, сын Андрея от первого брака Арсений, и Ляля со своим мужем, которых Андрей не хотел видеть при жизни. Рассказали, что муж Ляли был отправлен Ларисой в Москву то ли сразу после похорон, то ли еще до. Ляля осталась в Париже.

А захоронили Андрея на Сен-Женевьев-де-Буа по дешевке, в могилу к какому-то полковнику Григорьеву. Это Андрея! Денег даже на его могилу в семье не нашлось! Зато Лариса зачитала на поминках завещание Андрея, где только она одна определялась покойным единственной полной наследницей всего им созданного и нажитого. Более всего поражало при этом, что первый сын Арсений был вовсе не упомянут в завещании. Трудно представить… И я в это завещание предпочитаю не верить вовсе… Хотела бы я посмотреть на него однажды, зная, с какой легкостью, подделывала Лариса подпись Тарковского… И вообще, зная ее нравы…