Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

Во всех своих бедах многих лет Тарковский справедливо винил председателя Госкино Ф. Ермаша. Но всегда ценил помощь тогдашнего генерального директора «Мосфильма» Сизова, пытавшегося, так или иначе, помогать ему вопреки всем наветам.

Так кто же собрался тогда, как потом показало время, за последним, праздничным столом на Мосфильмовской, который всегда была мастерицей сооружать его жена? Могу сказать, что кроме семейных друзей рядом с Андреем сидели политический обозреватель «Известий» Кондрашев и заведующий сектором культуры Шишлин, то есть те, кого называли «номенклатурой», но которых Андрей привычно и доверительно дружески называл «Стасиком» и «Колей». Еще бы! Нет никаких сомнений, что без деятельного участия Шишлина, лично поручившегося в конце концов за лояльное поведение Тарковского в Италии и благополучное возвращение домой, не было бы никаких съемок «Ностальгии», снова и снова обсуждавшихся «в верхах»… Да и вообще, думаю, трудно переоценить доброе участие ныне покойного «Коли» в судьбе Тарковского, как я понимаю, расплатившегося своей карьерой за ощетинившегося «невозвращенца»…

Так или иначе, но 50-летний юбилей Тарковского был грустным. На соседней улице умирал его любимый актер Толя Солоницын, которого он собирался снимать в «Ностальгии», а впереди ожидали новые испытания иным, западным менталитетом. Но самое главное, что вокруг самого Андрея в его отечестве ощутимо воцарялось к этому моменту пустынное пространство.

Впрочем, те пятнадцать лет, которые я наблюдала Тарковского в Москве, он вообще был склонен жить весьма уединенно, подчеркнуто не сливаясь со своими коллегами, избегая популярных в артистической среде салонов и злачных мест… Презирал Дом кино… Брезгливо морщился при упоминании о своеобразной «домкиношной» и «аэропортовской» публике, законодателях художественной моды…

И до поры до времени – пока ему не отказали в Союзе кинематографистов в получении путевки после перенесенного им инфаркта в один из домов творчества – не мыслил себе отдыхать или работать в таких обкатанных публичных местах. Можно с уверенностью сказать, что Андрей сторонился всякой общественной «тусовки» (как ужаснулся бы он этому слову!), был малодоступен, не умел и не хотел завести связи с теми пустыми поклонниками, которые могли бы «шуметь», создавая вокруг него «волну» тех почитателей, что требовали бы громко «примечать» каждое его слово…