Тарковский. Глеб, ты знаешь, как трудно во всех смыслах делать экранизацию, даже если ты пытаешься делать точную экранизацию, ты все равно отталкиваешься от произведения, то есть легкого пути нет. Но, Глеб, представь себе, насколько трудно снимать экранизацию Платонова?! К нему испытываешь такое огромное уважение, даже пиетет, тем более его испытывают авторы фильма…
Панфилов. А Сокуров испытывает к Платонову пиетет?
Тарковский. Он его обожает просто… Сам он происхождением из Горького…
Панфилов. Ах, он из Горького?
Тарковский. Ну да. Это русский мальчик, настоящий такой, русо-пятый. Так что должен тебе сказать, Глеб, что эти кадры и некоторые другие у него просто НЕЧТО, с моей точки зрения. Может быть, я ошибаюсь, ты посмотри. Но мне кажется, что это равно самому Платонову: конечно, все сделано другими средствами, но идет точно по пятам Платонова.
Панфилов. То есть в образном смысле это эквивалентно…
Тарковский. Именно эквивалентно! Это тебе не «Попрыгунья», сделанная Самсоновым. Это нечто совершенно новое, сделанное новыми средствами. Но это соответствует тому, что хотел сказать Платонов, а в этом я вижу достоинство фильма и его автора.
Панфилов. Ая советую вам здесь посмотреть работы Сережи Овчарова. Он закончил режиссерские курсы, учился у меня в мастерской… Совершенно удивительная, самобытная личность…
Тарковский. А какую он картину сделал?
Панфилов. Называется «Нескладуха»…
Тарковский. Что-то я не слышал…
Панфилов. Он сам писал сценарий, сам снимал. Такой лубок. Две части. Больше ничего говорить не буду.
Тарковский. Как его фамилия?
Панфилов. Овчаров. Я вчера узнавал, что эта картина есть у нас в Совэкспортфильме у Валерия Борзова.
Тарковский. Надо посмотреть…
(неуверенно тянет Андрей, опасавшийся уже к тому времени Совэкспортфильма и предпочитавший уже обходить его стороной. – О.С.).Панфилов. Он может показать эту картину, он ее нашел у себя после того, как я ему сказал в Болонье: «Вот вы носитесь тут все время с грузинским кино: ГРУЗИНСКОЕ КИНО! ГРУЗИНСКОЕ КИНО! А чего ж не замечаете вовсе своего РУССКОГО?»
Тарковский. Да, ни фига они тут не понимают…
Панфилов. Овчаров молодой РУССКИЙ автор, очаровательный молодой человек, внешне похожий на Гринева из «Капитанской дочки». Его просто можно было бы снимать в этой роли. Юный. Ему 21 год. Окончил он Институт культуры. А потом притащил на режиссерские курсы папки своих рисунков. Он прекрасный художник и снимает так, как рисует. Я расскажу вам два кадра из картины: начинается она как беспечный русский лубок, а оканчивается как притча… Как мудрая прекрасная притча! Начинается фильм с того, что такой неброский, загульный русский голос поет частушку. А под эту частушку идет мужик с завязанным ухом, в простой рубахе, обросший такой…
Тарковский. Современный мужик?
Панфилов. Нет-нет. Это дореволюционное время, к нам не имеет никакого отношения!
Тарковский. Дело происходит в Сибири?
Панфилов. Нет, это средняя полоса… Словом, к нам это никакого отношения не имеет. Идет себе в кадре мужик, сеет или делает движения, поначалу не очень понятные. Камера медленно отъезжает…
Тарковский. Обгоняет его?
Панфилов. Нет, движется перед ним, а потом просто использует трансфокатор: камера таким образом отдаляется от него, открывая окружающий его пейзаж. Тогда оказывается, что он идет по пояс в воде и сеет, сеет – понимаешь?.. Вокруг него такая серая гладь… Уходит все дальше, дальше, и вот под ту же частушку появляется такой же волосатый мужик: он сидит с топором и сноровисто так рубит. Камера отъезжает снова, и мы видим, что он рубит сук, на котором сам сидит…
Тарковский. А-а-а!
Панфилов. Причем кадр продолжает развиваться под эту частушку: и мы видим, что сидят два мудака на суку и рубят… И наконец нашему взору открывается огромное прекрасное дерево, точно плодами красиво усыпанное мужиками, а внизу еще два мудака, которые пилят это дерево…