Тарсо, Христа ради юродивая

У Тарсо бывал в гостях один университетский профессор. Вот как он рассказывает про свое очередное посещение Тарсо: «Когда мы сидели на цементных блоках рядом с ее кельей, я сказал: “Меня очень огорчает мой гневливый характер. Сестра, что мне делать, чтобы от этого избавиться?” Она начала говорить обычные свои юродивые вещи, а потом зашла в келью и вынесла мне Феотокарий[45] святого Никодима. Открыв его, она, очень ясно и четко произнося слова, прочитала подходящий к нашей теме тропарь и замолчала. То есть она мне показала, что делать в затрудняющих меня обстоятельствах. Я ей заметил: “То, что ты прочитала, — это ведь на древнегреческом”. Тогда она перевела тропарь на новогреческий столь грамотно, что я просто онемел от удивления. Очевидно, она прекрасно знала не только современный, но и древний греческий язык. Теперь, когда я с растроганным сердцем пишу эти строки, Тарсо находится в обителях праведных, где сияет свет лица Божия».

* * *

Один человек во время своего посещения Тарсо постоянно читал в уме молитву «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». В какой-то момент он услышал, как Тарсо сказала ему: «Молись и Святой Троице!»

Это показывает, что средоточием церковной жизни Тарсо было сознательное почитание Святой Троицы. Тарсо знала, как выстраивать свою духовную жизнь согласно учению Церкви о спасении.

* * *

Другой гость как-то спросил у Тарсо о чинопоследовании некоей молитвы, о которой он прочитал в одной книге. Он хотел соблюсти установленный порядок слов этой молитвы. Тарсо ему сказала: «Меняй-ка иногда и порядок слов. Не читай молитву формально!»

Понятно, что этот совет Тарсо должен был помочь человеку избежать опасности свести свою молитву к бесплодной рутине. Здесь проявилась логика юродства, направленная против такой духовной жизни, которая осуществляется механически, без приложения собственных умственных усилий молящегося человека. Неприятие такой духовной жизни она выразила и в словах, сказанных другому своему собеседнику: «Очень много “Господи, помилуй!” надоедает даже Богу».

* * *

При попытках разглядеть, что скрывается за странным поведением Тарсо, можно было увидеть мудрость, присущую такому поведению, и которая свойственна имеющим ум Христов[46]. А также почувствовать мир, превосходящий всякий ум[47], которого не бывает без примирения между собой всех сил души и без обладания всеми добродетелями. Этот внутренний душевный порядок не мог существовать без правильного расположения Тарсо в Теле Церкви. Тарсо была юродивой ради Христа, поэтому внешне беспорядочной выглядела и ее повседневная жизнь, и она сама. Но у нее было прочное и живое церковное самосознание. Доказывает это и почитание ею старцев Паисия, Порфирия и Иакова[48]. «Это великие старцы, — говорила Тарсо отцу К.П., профессору, — они дают миру богатую пищу».

Действительно, у посещавших ее людей оставалось впечатление, что домом для Тарсо является вся Церковь. Поэтому-то она придавала столь малое значение своему видимому жилищу. Решив, наконец, поселиться под крышей, она устроила свое жилище так, что оно словно говорило: это не настоящий дом Тарсо, ее истинный дом — это воинствующая и торжествующая Церковь, Богочеловеческое Тело Христа, веселящихся всех жилище[49]. Она, без сомнения, была членом этого Тела, не просто живым, но и прославленным. Однако Тарсо лучше любого другого знала, что видимое — обманчиво, и по этой причине успешно сокрыла завесой всё, касающееся своей личной, богослужебной, мистической, монашеской жизни и своего внутреннего делания.

* * *

Всех интересовало, была ли она пострижена в монахини. На вопрос одной сестры, монахиня ли она, Тарсо показала рукой на свою голову и сказала: «Я монахиня, сестричка, вот мой постриг». И затем немного сдвинула свой монашеский платок, так что показались ее волосы, и пальцем указала на висок, добавив: «Видишь, сестричка, печать спасения я получила». Конечно, тогда ее собеседница ничего не поняла. Она поняла это гораздо позднее, когда кто-то из родственников блаженной рассказал ей о перенесенной Тарсо лоботомии.

Как бы там ни было, почти наверняка можно сказать, что Тарсо не была монахиней. Во всяком случае, не была пострижена в великую схиму[50]. Она дала это понять по крайней мере двум людям.

Последние месяцы жизни Тарсо провела в монастырском лазарете. Там ее келью однажды посетил их архиепископ Андрей и предложил постричь ее в схиму. Однако Тарсо ответила ему: «Ты, брат, постриги в схиму своих дочерей здесь, — она имела в виду сестер монастыря. — Мне мою схиму дала Пресвятая Богородица».

Она имела великий страх Божий и считала себя недостойной такого великого дара. Однажды сестра Марина спросила, почему Тарсо не принимает великую схиму, и получила такой ответ: «Давай, Марина, поговорим серьезно. Мне стыдно. Я недостойна. Не знаю, справлюсь ли я. Это очень большая ответственность. Я думаю, что лучше пойти мирянкой в рай, чем монахиней в ад».

* * *