Тарсо, Христа ради юродивая

Хотя Тарсо официально не являлась сестрой обители, она принимала живое участие в монастырской жизни. Одно из послушаний, которое она взяла на себя сама, состояло в том, что в течение многих лет она каждый день приносила на монастырскую кухню для трех сотен сестер молоко из овчарни, находившейся в полукилометре от обители. Сосуды из-под молока она наполняла водой из Живоносного Источника и возвращала в овчарню. Этой водой монастырь поил и животных. Там же, на кухне, она брала для себя еду.

Еще Тарсо удобряла навозом монастырский виноградник. Грузовик обители сгружал навоз неподалеку, а на следующий день монахини должны были разнести его по винограднику. Однако они даже не успевали приняться за это, потому что наутро вся работа оказывалась выполненной. Это дело долго оставалось для сестер загадкой. Наконец они решили ночью подсмотреть, что происходит, и увидели, как Тарсо в одиночку разносит навоз по винограднику.

Трудилась она и на общих послушаниях, где собирались все сестры, — на сборе бобов и винограда, на огородах и на другой подобной работе — наравне со всеми, только немного поодаль. Когда наступал перерыв на трапезу, Тарсо шла со своей кастрюлькой к поварихе, раздававшей еду сестрам, и снова отходила в сторону.

Итак, конкретными событиями Бог определил и образ ее жизни, и место, где ей предстояло прожить до самого исхода. Пустынная подвижническая жизнь. Непрестанная молитва и словесная служба Богу[40]. Только Он знал внутреннее состояние Тарсо, движения ее ума и сердца. Мы же, на основании лишь некоторых внешних событий жизни блаженной, знаем очень немногое.

Сестра Марина рассказывала, как однажды застала Тарсо, когда та не знала, что за ней наблюдают: «У нас в монастыре было всенощное бдение. Стояло лето, и служба совершалась под открытым небом. Светила луна. Когда началось повечерие, я пошла посмотреть, как дела у Тарсо. Тогда она жила в лачуге из досок. Снаружи Тарсо видно не было. Я потихоньку подошла к лачуге, так что она не могла меня заметить, и посмотрела в щель между досками. Тарсо стояла и молилась, осеняя себя крестом и непрестанно повторяя шепотом: “Пресвятая Богородица, помоги мне, грешной! Помоги мне, Матерь Божия, Владычица моя, прошу Тебя!” Я слушала ее, сколько могла, а когда возвратилась на бдение, уже пели стиховны после литии».

* * *

Внешний вид Тарсо стал выражением аскетического и исихасткого духа ее подвижнической жизни. Это касалось и ее кельи.

Вначале Тарсо носила черную рясу, причем старалась, чтобы та выглядела похуже. Она сшила ее сама. Там были огромные широкие карманы, в которых она носила богослужебные книги, Священное Писание, Псалтирь и много чего еще. С годами ее одежда всё больше и больше соответствовала духу юродства, делалась грязной и нелепо-смешной.

Частая гостья Тарсо так описывает ее одежду: «Она носила рваный грязный балахон, когда-то белый, а сверху — некогда черный подрясник покороче. К балахону был пришит огромный внутренний карман, в который можно было поместить все, что угодно, хотя у нее не было ничего. Зимой, стараясь хоть как-то согреться, она надевала сверху три-четыре непромокаемых нейлоновых плаща, один поверх другого, а на плечи, словно пелерину, — коричневое полотенце с хитро пришитой ленточкой».

* * *

Особенно старалась Тарсо скрыть красоту своего лица, которую подвижническая жизнь только подчеркнула, а более всего — скрыть свои прекрасные глаза, в которых можно было увидеть кусочек изумрудного неба. Она носила очки с толстыми стеклами, дужки которых связывала сзади проволокой. Когда ей нужно было что-то прочитать, она подносила текст к самым глазам. Однажды, беседуя с одной своей гостьей, Тарсо сказала: «Я все отдала, сестричка моя, что мне еще отдать? Отдала даже мои глаза». Благочестивая сестра не поняла смысла этих слов. Однако позднее узнала, что, когда Тарсо была моложе, какой-то мужчина, посетивший монастырь, восхищался красотой ее глаз. Тарсо услышала это, пошла в монастырь, взяла очки с толстыми стеклами, надела их и в результате испортила зрение.

Кроме того, в первые годы жизни при монастыре, после того как кто-то ей сказал, что у нее красивый нос, Тарсо стала закрывать его черной лентой поперек лица, которую смастерила сама. Эту ленту она сняла с лица, только когда начала стареть.

Она также старалась постоянно держать голову низко опущенной и глядеть в землю. Она говорила: «Коричневый цвет земли — это мой цвет».

Вдобавок ко всему она носила резиновые дырявые башмаки, всегда старые, завязанные ржавой проволокой и обязательно непарные.

* * *

Размеры ее кельи не позволяли поставить там кровать, как у всех нормальных людей. В этой келье можно было поместиться только согнувшись или сидя. Лежа она не спала сорок пять лет. Лишь попав в больницу, она стала спать на кровати, да и то ее мучила совесть «за такую роскошь».